Народные сказки и легенды

Она принесла паклю, вырвала из неё клочок и скрутила лёгкий воздушный шарик. Положив его на стол, она велела трём приятелям сделать то же самое. Друзья безропотно подчинились. При этом умный Саррон постарался свой шарик скрутить как можно плотнее. Колдунья взяла сосновую лучину, зажгла ею все шарики и сказала:

– Тот, чей шарик первым полетит вслед за моим, будет спать эту ночь со мной.

Тлеющий пепел её шарика поднялся вверх, а за ним последовал сначала шарик Андиола, потом Амарина, и только плотная кучка пепла от шарика Саррона осталась лежать на столе. Старуха крепко обняла Андиола и повела его в свою каморку, а тот, содрогаясь от ужаса, с вздыбившимися волосами послушно плёлся рядом, как вор за палачом к ступеням эшафота. Право, для бедного парня это было жестокое испытание. Будь на месте старухи мадам Нинон де Ланкло [43], которая на высшей ступени своей жизни, пережив девять раз по девять вёсен, была ещё так прелестна, что даже её собственный сын, не подозревая о своём родстве с этой женщиной, воспылал к ней горячей любовью, – тогда, быть может, и стоило бы пережить подобное приключение. Но зуб времени так изгрыз колдунью, что столетняя старуха в «Физиогномических фрагментах» Лафатера, или эндорская волшебница [44] на гравюре виттенбергской библии могли бы сойти за красавиц, по сравнению с этой безобразной ведьмой.

Матери-природе угодно было пределы красоты и безобразия воплотить в женском образе. Высший идеал красоты – женщина, и предел безобразия – тоже женщина. И пусть не обидятся гордые красавицы, – замечено, что обе эти крайности обычно встречаются в одной и той же особе, но только в разную пору её жизни. Спутница Андиола являла собой высшую степень человеческого безобразия, но обладала ли она когда-нибудь красотой, – нам это неизвестно.

Эта одинокая обитательница Пиренеев жила здесь с давних пор. Её возраст составлял почти половину от совокупности лет тех двенадцати почтенных женщин, которым когда-то одна набожная княгиня имела обыкновение в страстную неделю мыть ноги. Она была последним отпрыском рода друидов [45] и происходила по прямой линии от знаменитой Веледы [46], которая была бабушкой её прабабушки.

Все тайны природы были подвластны ей. Она разбиралась в травах, а также знала язык звёзд; умела приготовлять превосходные настойки и чудесную эссенцию, обладающую свойствами, обычно приписываемые эссенции Швере и Альтоне. Не удавался ей только бальзам молодости, который, говорят, открыл, наконец, маркиз Д’Аймар, он же Бельмар [47], проживающий ныне в Венеции. Если верить слухам, действие бальзама оказалось настолько сильным, что одна старая дама, неумеренно употребившая его, перешла в состояние эмбриона. Но зато старуха была очень искусна в магии, и таинственная ветка омелы друидов в её руках превращалась в волшебную палочку Цирцеи. Умела она пробудить и мужскую благосклонность, и женскую любовь с помощью ожерелья из нанизанных на шнур змеиных глаз, если только этот могущественный амулет носила на себе особа не столь безобразная, как сама добрая матрона, для которой даже девять рядов змеиных глаз, словно жемчужное ожерелье обвивающих её шею, оставались недейственными.

За рецепт Бельмара она охотно отдала бы всю свою домашнюю аптеку вместе с девятью нитками змеиных глаз и магической веткой омелы, но в те времена эта чудесная мазь ещё не была открыта, поэтому из двух самых сокровенных желаний – долго жить и оставаться юной, для неё было достижимым лишь первое. Что касается второго, то за неимением действенных специальных мазей, она довольствовалась их суррогатом, который был тоже не плох: с настороженностью паука, она сидела в центре магической паутины и вылавливала каждого, кто запутывался в её заколдованной сети. Любой путник, вступающий на территорию отшельницы, попадал в её объятия, если только он подходил для её строгой диеты, и каждая совместно с ним проведенная ночь делала старуху моложе на тридцать лет, ибо её высохшее тело, в полном соответствии с теорией Цельса [48], жадно впитывало в себя свежие юношеские испарения здорового товарища по постели. Кроме того, вечером перед сном, она никогда не забывала намазывать свою старую пергаментную кожу ежовым жиром, чтобы придать ей мягкость и нежность и не превратиться заживо в мумию.

Не нарушив ни в коей мере, ни помыслом, ни словом, ни делом, девственности хозяйки, три оруженосца поневоле оказали ей требуемую услугу. Сбросив с себя девяносто обременительных лет, она двигалась теперь легко и свободно. По этому поводу Саррон, чья хитрость на сей раз не избавила его от судьбы своих товарищей, философски заметил, что зло, чаще всего, существует только в воображении, и плохо проведенная ночь длится не дольше счастливой.

Когда на третий день вновь ожившая старуха провожала постояльцев, дружелюбно напутствуя их, Саррон обратился к ней со словами: