Народные сказки и легенды

Стремительный рыцарь Мечеслав, наоборот, добивался успеха более энергично. При каждом удобном случае, он старался протиснуться вперёд, чтобы быть на виду у герцогини. В день присяги рыцарь был первым, кто присягнул ей на верность. Всюду неотлучно, как Луна за Землёй, следовал он за Либушей, готовый покорной услужливостью доказать ей свою преданность, а во время народных празднеств и торжественных процессий обнажал сверкающий меч, напоминая о своей услуге. Но Либуша, как это нередко бывает, скоро, казалось, совсем забыла своих покровителей, ибо когда обелиск воздвигнут, никого не интересуют рычаги и инструменты, поднявшие его ввысь. Так, по крайней мере, объясняли себе холодность девушки претенденты на её сердце. На самом деле оба они заблуждались. Владелицу трона нельзя было упрекнуть в бесчувственности или неблагодарности, но сердце её не было свободным, и она не могла распоряжаться им по своему желанию. Оно вынесло уже свой приговор в пользу стройного охотника. Первое впечатление Либуши от встречи с ним было слишком велико, чтобы кто-то другой мог занять его место. За прошедшие три года образ привлекательного юноши, запечатлевшийся в её сознании, не стёрся и не поблек. Такой же неизменной осталась и любовь к нему, ибо у прекрасного пола она от природы имеет такое свойство, что если выдержит испытание в течение первых трёх месяцев, то остаётся неизменной и через три раза по три года и даже дольше, о чём убедительно свидетельствуют очевидные примеры наших дней.

Когда героические сыны Германии [108] отплывали далеко за океан, чтобы оружием уладить распрю между Британией и её своенравной дочерью [109], они покидали своих красоток под взаимные клятвы в верности и постоянстве. Но, прежде чем последний бакен на Везере остался у них за спиной, большая часть уплывших была уже забыта их Хлоями [110]: непостоянные девушки поспешили заполнить освободившееся пространство в своих сердцах суррогатом любви и устремились к новым любовным приключениям. Любящие же и верные, обладающие достаточной стойкостью, чтобы выдержать испытание водой, были неповинны ни в одной измене, пока обладатели их сердец находились по ту сторону чёрного бакена и, говорят, до возвращения своих героев на родину сохраняли клятву нерушимой, заслужив от любимых награды за терпение и постоянство.

Итак, нет ничего удивительного, что при подобных обстоятельствах Либуша противостояла домогательствам охотившегося за её сердцем цветущего рыцарства, подобно прекрасной царице Итаки [111], позволявшей толпе женихов напрасно вздыхать, в то время как её сердце было в плену у седобородого Улисса [112]. Однако расстояние между положением и происхождением девушки и её любимого было так велико, что не допускало никаких иных отношений, кроме платонических. Но что в них толку, если они лишь тень любви, которая не светит и не греет. Правда, в те далёкие времена родословному дереву и пергаментным свиткам придавали мало значения.

Но ведь всем известно, что высокий вяз обвивают только благородные лозы, а не простой, вьющийся по заборам садовый хмель. Неравный брак при разнице в положении в один дюйм, конечно, не возбуждал тогда толков, как в наш образцовый век, но расстояние в локоть длиной, да к тому же если этот промежуток стремятся занять благородные соперники, уже бросалось в глаза.

Всё это и многое другое Либуша зрело взвесила в уме и решила не прислушиваться к голосу страсти, – этой обманчивой болтуньи, – как бы громко ни говорил в пользу молодого охотника покровительствующий ему Амур. Словно целомудренная весталка [113], она дала себе строгий обет, – всю жизнь оставаться девственницей и не отвечать претендентам на её сердце ни взглядом, ни жестом, ни улыбкой, ни словом. Правда, при этом, справедливости ради, Либуша оставила за собой право на платоническую любовь без каких-либо ограничений.

Такой монашеский образ мыслей был чужд обоим влюблённым, поэтому они никак не могли объяснить себе причину убийственной холодности повелительницы. Спутница Любви, Ревность, стала нашёптывать им слова, вызывающие у них мучительные подозрения. Каждый считал другого своим счастливым соперником. Они неотступно следили друг за другом, ожидая сделать открытие, которого сами так боялись. Но Либуша отвешивала свою скудную благосклонность обоим претендентам с такой осторожностью и такой точной мерой, что ни одна чаша весов не перетягивала другую.

Истомлённые напрасным ожиданием, рыцари покинули княжеский двор и с затаённой досадой вернулись в свои поместья, пожалованные им за воинские заслуги ещё герцогом Кроком.

С собой на родину они принесли одно только недовольство. Князь Владомир скоро стал в тягость всем своим вассалам и соседям. Рыцарь же Мечеслав занялся охотой и, гоняя косуль и лисиц по полям и загонам подданных, вытаптывал со своей свитой обработанную крестьянами землю, лишая их многих десятков мальтеров [114] зерна будущегурожая.