Народные заблуждения и научная правда об алкоголе

Культотделы союзов особое внимание должны обратить теперь на противоалкогольное просвещение среди своих членов. Доклады, лекции, экскурсии в музеи и выставки по гигиене, инсценировки, показательные суды, художественные вечера с противоалкогольными произведениями — вот средства вести интересно и плодотворно пропаганду за трезвость.

ж) Женщина в борьбе за трезвость

У писателя Вересаева есть повесть «Два конца». В первой части этой повести рассказывается о петербургском рабочем Андрее Ивановиче. Он был

хороший мастер и неглупый, хорошо развитой для его среды человек.

Как и все рабочие того времени (конца 90–х годов прошлого столетия), он пил и по праздникам напивался. У него была жена Александра Михайловна и маленькая дочка Зина. Вот как описывает

Вересаев один из его вечеров, когда он возвращается из трактира:

«В квартиру, как вихрь, влетела Дунька.

— Идет Андрей Иванович! — крикнула она, задыхаясь. •—

Пьяный—пьяный! Шатается и под нос себе лопочет! Уж с при–шпехта повернул… Ой, боюсь!

Все засуетились. Зина заплакала.

— Иди, Зина, к Лизавете Алексеевне, — поспешно сказала Александра Михайловна.

— Идите вы тоже ко мне! — резко проговорила Елизавета Алексеевна. —Он ко мне постесняется войти.

Александра Михайловна испуганно твердила:

— Нет, нет! Ради бога, голубушка, идите с Зиной и не показывайтесь! Увидит вас, еще больше обозлится. Он мне и так утром

говорил, что это вы меня получаете его не слушаться.

Елизавета Алексеевна увела Зину к себе. Перепуганная Дунька пошла вместе с ними.

— Ты‑то чего, дура, боишься? — презрительно сказала Елизавета Алексеевна. —Тебя он не смеет трогать.

— Голубушка, Лизавета Алексеевна, боюсь! — повторяла Дунька, дрожа.

Властно и грозно зазвенел звонок. Хозяйка отперла. Слышно было, как Андрей Иванович вошел к себе в комнату и запер за собою дверь на задвижку.

— Давай деньги! — хрипло произнес он.

В комоде поспешно щелкнул замок. Александра Михайловна послушно достала деньги и отдала Андрею Ивановичу.

— Еще! — отрывисто сказал он. — Все деньги давай! Четыре

рубля!

Александра Михайловна робко возразила:

— Андрюша, я два рубля уже истра…

Раздался звук пощечины и вслед за ним короткий, всхлипывающий вздох Александры Михайловны. Зина сидела на постели Елизаветы Алексеевны и чутко прислушивалась; она рванулась и заплакала. Елизавета Алексеевна, бледная, с дрожащими губами, удержала ее.

За стеной слышалась молчаливая возня и сдержанное всхлипыванье. Зина, дрожа, смотрела блестящими глазами в окно и бессознательно стонала.

Вдруг Александра Михайловна крикнула:

— Андрей, пусти!… Я сейчас… посмотрю…

За стеной стало тихо.

— Нашла! — иронически протянул Андрей Иванович. Он стал

пересчитывать деньги. Зина дрожала еще сильнее, упорно глядела

в окно, охала и растирала рукой колени.

— Как ноги больно! —тоскливо сказала она. Елизавета Алексеевна спросила.

— Отчего у тебя ноги болят?________________ У меня всегда йоги болят, когда папа маму бьет, — ответила Зина с блуждающей улыбкой, дрожа и прислушиваясь.

— Ну, а теперь я покажу тебе, как меня перед людьми

позорить! — сказал Андрей Иванович.

Александра Михайловна пронзительно вскрикнула. За стеной началось что‑то дикое. Глухо звучали удары, разбитая посуда звенела, падали стулья, и из шума неслись отрывистые, стонущие рыдания Александры Михайловны, похожие на безумный смех. Несколько раз она пыталась выбежать, но дверь была заперта»…

В деревнях пьяные мужья еще бесчеловечнее обращались с женами. Жестокими побоями они нередко преждевременно «загоняли в гроб» своих жен.

Вот еще отрывок из повести Чехова «Мужики», в которой описывается быт темной, тупой, злобной от нужды и бесправия дореволюционной русской деревни.

В деревню, в дом отца, приехал из Москвы больной сын Николай с женой Ольгой и дочкой Сашей. С отцом живет Кирьяк— брат Николая.

«По случаю гостей поставили самовар. От чая пахло рыбой, сахар был огрызанный и серый, по хлебу и посуде сновали тараканы, было противно пить, и разговор был противный — все о нужде да о болезнях. Но не успели выпить и по чашке, как со двора донесся громкий, протяжный пьяный крик:

— Ма–арья!

— Кирьяк идет, — сказал старик, —легок на помине.

Все притихли. И, немного погодя, опять тот же крик, грубый и протяжный, точно из‑под земли.

— Ма–арья!

Марья, старшая невестка, побледнела, прижалась к печи, и как‑то странно было видеть на лице у этой широкоплечей, сильной, некрасивой женщины выражение испуга. Ее дочь, та самая девочка, которая сидела на печи и казалась равнодушною, вдруг громко заплакала.

— А ты чего, холера? — крикнула на нее Фекла, красивая баба, тоже сильная и широкая в плечах. — Небось, не убьет!

— Ма–арья! —раздался крик у самой двери.

— Вступитесь, христа ради, родименькие, — залепетала Марья, дыша так, точно ее опускали в очень холодную воду, — вступитесь, родименькие…