Народы и личности в истории. Том 2

С именем Августа Людвига фон Шлецера связана целая эпоха в Геттингенском университете. Им тут читались лекции по имперскому праву, народному праву, естественному праву, по теории государственности. Прав автор очерка о нем К. Ролль, говоря, что вопрос о соотношении трудов Шлецера по русской истории с его теориями в области государства и права остается практически неизученным. В России больше болтают о крепости государства, нежели всерьез занимаются его укреплением. Сколько «великих умов», а никто не понял, что именно жесточайшая немецкая дисциплина и порядок, доведенные до уровня автоматизма муштры, рефлексов нации (может именно поэтому), сделали народ экономическим хозяином и лидером Европы. У Шлецера есть фраза, которую надо начертать на каждом телеграфном столбе России: «Без оформленного государственного объединения люди не становятся людьми. Это явление всеобщее. История народов подтверждает его везде и без исключения, а метаполитика (т. е. описание человека до того, как он создал государство) объясняет».[566]

Как считает один из ведущих современных ученых-правоведов Германии профессор Т. Эльвайн, в XIX в. государственные образования на немецкой земле всю свою политическую энергию вынуждены были концентрировать на внутреннем строительстве, на создании добротной системы управления, упорядоченной системы образования, на содействии развитию местной культуры, одним словом – на утверждении приемлемой жизни и порядка. Однако в этом были и очевидные минусы. Если бы многочисленные князья Рейнского союза продолжали править Германией и впредь, то никакой бы единой Германии никогда не было. Каждый из них заботился бы только о своих интересах. Охочий до афоризмов Наполеон как-то сказал, что немецкой нации даже и ночной сторож не нужен. Порой и наполеоны ошибаются. О его недальновидности говорит следующая фраза: «Поскольку в Германии нет ни Америки, ни моря, ни англичан, как в Испании, то ее нечего опасаться, даже если бы немцы были столь же ленивы, бездеятельны, суеверны и послушны монахам, как испанцы. Да стоит ли бояться такого порядочного, разумного, выдержанного и терпеливого народа, который настолько далек от любых эксцессов, что во время войны в Германии ни один солдат не был убит местным населением!» Наполеона не насторожило даже и то, что на него покушался сын протестантского пастора Фридрих Штапс, считавший, что, заколов императора французов, он «сослужит службу Германии и Европе».[567]

Франция дорого заплатит за недооценку сил и возможностей Германии. Гегемонизм Наполеона и породил Бисмарка!

Идея объединения множества германских государств в одно великое и мощное целое возникла задолго до Бисмарка. Как это ни странно звучит, но одним из первых в начале XIX в. с планами такого рода выступил русский император Александр I. После победы над Наполеоном и подписания договора о Священном союзе (14 сентября 1815 г.) роль русского царя в международном сообществе заметно возросла. Авторитет его был высок. В секретной записке Ф. Палену, представителю России в Мюнхене (тогда столице Баварии), Александр назвал «германский вопрос» ключевым, предписав посланнику проводить «политику тесного единения между всеми членами Германской конфедерации». В письме к другому дипломату (И. Анстету) он называл немцев нацией, счастье которой ему дорого и «новые формы существования которой призваны составить одно из звеньев возрожденной европейской системы». Энтузиазм царя обусловлен не столько молодостью или эйфорией победы над Наполеоном, сколько четким пониманием все возрастающей роли Германии в грядущем раскладе сил.

Впрочем, эйфория Александра по поводу своей роли как миротворца и координатора европейских дел быстро улетучилась (после Венского конгресса). Царь убедился, что Европа встречает в штыки даже малейшее усиление позиций России (как победители, так и побежденные). Статс-секретарь по иностранным делам И. А. Каподистрия обратил внимание самодержца на то, что во время пребывания за границей в 1814–1815 гг. Александр I «вызвал ненависть и беспокойство в Англии, Австрии, Пруссии и Германии». Причина? Им создано Царство Польское, вошедшее в состав России. Укрепились и связи русского и немецкого царских домов. Это насторожило и оттолкнуло от России вчерашних союзников и привело к сплочению противников. России завидовали и тихо ненавидели. Немецкие газеты и журналы публикуют брошюру английского генерала Р. Вильсона «Обзор военной и политической силы в России в 1817 г.», где сказано о желательности создания между Британией, Австрией и Германским союзом военного альянса, острие которого будет направлено против Российской империи и усилившейся роли ее в Европе. Как бы там ни было, а Александр думал об объединении Германии, выискивая подходящий момент для завершения ее федеративного устройства.[568]