Народы и личности в истории. Том 2

Однако к концу XIX в. ожидания автоматического торжества разума, математического успеха рационализма, повсеместного триумфа позитивизма в Германии, как выяснилось, необоснованны и довольно призрачны. Научно-технический авангардизм тяжестью своих доспехов стал заслонять человеческий облик общества. Небо вдруг оказалось «заколочено досками». Техника подавила культуру. Если первая половина XIX в. прошла под знаком идейного главенства мыслителей, поэтов, музыкантов, то во второй половине века появились тревожные тенденции. Все громче, настойчивее звучал голос не столько промышленников, изобретателей, инженеров, педагогов, но солдафонов и невежд-обывателей. Все меньше тех, кто готов воскликнуть: «Invita Minerva!» Все больше тупых обывателей. Как тут не вспомнить фразу Инквизитора из драмы Шиллера «Дон Карлос»: «Что вам человек! Для вас все люди – числа».

Можно с абсолютной уверенностью сказать, что в XIX-начале XX в. Германия с Австрией проделали титаническую работу «по перековке» людских душ… Гегель, провозгласив торжество германского государства как выразителя духа самого народа, открыл перед немцами губительный путь к мировому господству. Эта абсолютизация воли государства особенно опасна у немцев, которые представляют собой едва ли не самую совершенную человеко-машину. Национализм был освящен юридически и закреплен морально в сознании многомиллионной толпы.

Изобретенная им «историческая теория нации» (К. Поппер) стала неким волшебным жезлом (или прекрасным шпицрутеном), с помощью которого можно было направлять упрямых немцев, заставляя их двигаться в желанном направлении. Кант, по словам Шопенгауэра, «уничтожил старый догматизм, и мир в ужасе стал перед дымящимися развалинами» («Об основе морали»).

Шопенгауэр подсунул немцам склянку с ядом в виде изысканного совета самоубийства. Пессимизм лежал в основе его философии. Нужно меньше желать, меньше любить, меньше действовать – это причинит меньше страданий… Шопенгауэр вел жизнь старого холостяка. Пудель по кличке Атма (Мировая душа) заменял ему жену… В ответ на слова философа о том, что вовсе не обязательно требовать святой жизни от тех, кто проповедует с амвона святость, гуманист А. Швейцер печально заметил: «С этими словами философия Шопенгауэра совершает самоубийство».

Шопенгауэр оказался неважным пророком, говоря в середине XIX в., что немцам в силу их «прославленной честности» не свойственны такие «пороки», как национальная гордость. Только та нация, что высоко ценит свой национальный авторитет, добивается больших успехов во всех областях культуры. Шопенгауэр пишет: «А всякий жалкий бедняга, у которого нет за душой ничего, чем он мог бы гордиться, хватается за последнее средство – гордиться той нацией, к какой именно он принадлежит: это дает ему опору, и вот он с благодарностью готов pyz cai laz (кулаком и пятой – греч.) защищать все присущие этой нации недостатки и глупости. Поэтому-то, например, из пятидесяти англичан едва ли найдется больше одного, который присоединится к вам, когда вы с подобающим презрением отзоветесь о бессмысленном и унизительном ханжестве его нации, но этот один будет человеком с головой. Немцы свободны от национальной гордости и тем подтверждают свою прославленную честность; совсем обратное – те из них, которые стараются показать такую гордость, смешным образом ее афишируют, как это особенно делают «немецкие братья» и демократы, льстящие народу, чтобы совратить его». Он писал: «индивидуальность стоит далеко выше национальности» и поэтому «к каждому данному человеку заслуживает в тысячу раз более внимания, чем вторая».[645] Это совершенно разные категории. Гордость индивида – это одно, гордость нации – иное. Их нельзя смешивать, хотя в то же время они как бы дополняют и взаимообогащают друг друга. Кто не научился гордиться своим Народом, его великими и славными деяниями, у того нет оснований и для личной, индивидуальной гордыни. Такой человек пуст.

Ницше (с его «сверхчеловеком») выбил из-под ног бюргера слабые элементы культуры, что с таким трудом вкладывали в немецкие головы Гердеры, Гёте, Шиллеры, Гумбольдты, Гегели. Однажды он обвинил Лейбница с Кантом в том, что в их лице Европа получила «два величайших тормоза интеллектуальной правдивости», а Руссо он и вовсе ненавидел, называя полуидеалистом и полуканальей («Я ненавижу его еще со времен революции»).

В действительности сам Ницше и стал «канальей», способствовавшей тому, что немцы враз, будто играючи, отпустили все нравственные «тормоза». Как-то Достоевский (видимо, не совсем справедливо) бросил в адрес Гегеля фразу: «Гегель, немецкий клоп, хотел все примирить на философии». Мы еще увидим, как немецкий «клоп» жирел на русской крови. Ницше, Маркс, Фрейд, их последователи немало поспособствовали тому, что Гегель узрел себя могучим тигром. С Бисмарком и Мольтке германцы уверуют в свою непобедимость. Внес лепту и Вагнер, под звуки фанфар ведя их к гибели, как в его операх неосознанно шли к гибели Зигфрид и народ Валгаллы. Славно поработал и Sturm und Drang!.[646]