Нарцисс в броне. Психоидеология «грандиозного Я» в политике и власти

С этой точки зрения экстравертность нынешнего российского режима может вызывать спектр эмоций, от неуемного восторга до презрения и опаски. На первый взгляд, здесь доминирует комплекс «переживания себя» – собственной самодостаточной грандиозности и силы. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что эти претензии и оценки ориентированы большей частью на реакцию извне, со стороны других. Нарциссу вообще необходимо зеркало, но наша политика ищет не столько блеска собственного отражения как такового, сколько вымещения своей грандиозности и могущества на других. Это как если бы Нарцисс из античной легенды не просто умирал от любви к собственному отражению в ручье, но бегал по окрестностям и приставал ко всем подряд с разными глупостями, требующими внимания и ответной реакции, неважно какой.

«Мы им показали!» – классическая формула такой самореализации в быту воспроизводится буквально. Если в официальной риторике хватает ума это не слишком афишировать, то в телевизионной пропаганде (а она и есть сублимированная квинтэссенция правящей идеологии) данная форма самооценки проявлена в полной мере. При этом не так важно, чего и сколько мы в действительности «им напоказывали», – гораздо важнее фиксация тех сугубо внешних знаков, которые доказывают (или якобы доказывают) наличие на той стороне действительно сильной реакции на наши выступления. Если бы Россия, даже вообще ничего не сделав, вызвала бы во внешнем мире бурную реакцию, такая экономия ресурса была бы лишь еще большим доказательством ее немыслимой грандиозности и непревзойденного всемогущества (что называется «одним своим видом»).

Однако еще более значимым является тот факт, что в рассматриваемой схеме отношений кроме этой чужой, внешней реакции мы ничего не можем показать самим себе. Формула «Мы доказали себе!» в нашей схеме без «них» вообще не работает. Если для чистоты эксперимента попытаться условно элиминировать внешний мир, от новейших достижений страны ничего не остается. Наше «вставание с колен» выражается исключительно во внешних сношениях (или в сношении внутренней оппозиции, которая в этой системе координат уже тоже практически внешняя – «иностранная»). В собственной жизни мы не встаем, а лишь нащупываем дно, каждый раз новое – в экономике, в социальной сфере, в культуре, знании, технологиях. Такого рода «устрашающее величие» ничего кроме устрашения с собой не несет и немыслимо без других, на которых оно, собственно, и выполняется.

Выдающийся случай деструктивной экстравертности. Такой нарцисс одновременно и страдает, и наслаждается потребностью показывать себя другим, пусть даже ценой самоунижения и самоуничтожения. Не имея на заслуженное внимание достаточных оснований и ресурсов, он со своим внутренним и внешнеполитическим эксгибиционизмом часто нарывается на реакцию, подобную той, что описана в анекдоте про лифт: «Яйца забыла купить». Но зато в собственных эмоциях часто нет предела восторгу от симптомов вызванного тобой страха – даже если к тебе относятся как к буйному, которого пока удается умиротворять домашними средствами, без перевозки и санитаров.

В обычной жизни такого рода нарцисс обречен на одиночество (если не считать отдельных несчастных, которые в силу тех или иных причин, родственных или дружеских, его терпят и жалеют). Но в политике это проявляется более жестко и чревато изоляцией. Имеется в виду изоляция даже не столько формально-дипломатическая, сколько моральная и эмоциональная. Это трагедия всякого напыщенного, экстравертного самолюбования: оно не может без других, ибо они и есть зеркало с его отражением, но окружающим людям и странам свойственно отстраняться от всякой не в меру навязчивой самодемонстрации.

Ненадежность, зыбкость такого «отражения в других» приводит к метаниям в самооценке нарцисса. Иллюзии грандиозности сменяются мучительным переживанием собственного ничтожества. Это может быть свойством больших циклов в биографии страны и народа, измученного бесконечными чередованиями взлетов и падений, поражений и побед, переживаниями то эпохального величия, то исторической обреченности, а может проявляться в индивидуальной судьбе. В пределе эти полярности сходятся: в каждом триумфе остается привкус недавнего поражения и мука самореабилитации, натужного и очень целенаправленного доказательства, что ты не… (далее на выбор).

В самом общем виде нарцисс и есть «человек доказывающий», причем делающий это навязчиво и агрессивно. Когда это чувствуют, героя начинают невольно сторониться и участники мирового «концерта», и даже недавние друзья – еще вчера лояльные соседи по бывшему Союзу ССР, а теперь по «ближнему зарубежью». Новые друзья с востока здесь мало что компенсируют, поскольку известны еще более циничным и корыстным прагматизмом в отношении к партнерам, особенно к «неверным», при полном небрежении остатками западной нормативности – правилами общения и принципами отношений. В таких случаях иногда лучше не говорить, кто твой друг, чтобы тебе не сказали, кто ты.