Нарциссы для Анны

«Зеленые и голубые, — прошептала она с горечью. — Милькович и Больдрани. Циркач и король. — Она не считала бесчестьем для себя быть дочерью донкихотствующего бродяги, но она уже привыкла считать себя наследницей великого Чезаре Больдрани. А теперь возникает прохвост-министр, спекулирующий строительными участками, военными заказами, нефтью, который угрожает смешать ее с грязью из-за этой истории, в которой нет никакой ее вины. — Ты оставила мне крупную неприятность, мама», — вслух сказала она.

Она подумала о Сильвии, вспомнила робкую неуверенность, с которой та возникла за пилястром в церкви Сан-Бабила, снова увидела ее униженную, ждущую прощения и примирения. И она, Анна, забыв прошлое, великодушно простила ее после двадцати лет изгнания. Но если бы эта история о двух отцах сделалась достоянием гласности, Сильвия тоже могла бы взять реванш. И по-своему она была бы права. Но она не единственная, кому этот скандал на руку.

Телефон рядом с ванной издал мелодичный сигнал. Анна взяла трубку и ответила. Это был Арриго, который звонил ей из Рима.

— Я помешал? — спросил он.

— Нет, дорогой, что ты, — ответила Анна. — Я в ванне. — Потом добавила: — Мне жаль за сегодняшнее. Но я не хотела никого видеть.

— Понимаю тебя, — согласился он. — Я, наверное, должен был остаться?

— Нет, — сказала она. — Ты хорошо сделал, что вернулся в Рим. Который час?

— Почти полночь. Я надеялся увидеть тебя сегодня.

— Я уже сказала тебе, что мне очень жаль.

— Ребята тоже надеялись увидеть тебя, — настаивал он. — Какие у тебя планы?

— Не знаю, дорогой. Возможно, завтра вернусь в Милан. А может, и нет. Мне тоже хочется побыть немного с детьми, тем более что и они хотят этого. Но мне нужно разрешить пару проблем и кое о чем подумать.

— Оставь ты эти проблемы своим адвокатам, — сказал он. Это был совет, но также и знак недоверия к ее деловым способностям.

— Когда мне понадобится твоя помощь, я обращусь к тебе, — ответила Анна. — Сейчас же я страшно устала, у меня слипаются глаза, и я не хотела бы уснуть прямо в ванне.

— Мне кажется, у Марии какие-то проблемы. — Когда ему хотелось продлить разговор, он всегда переводил его на дочь. Мария была самая беспокойная из детей: чем-то похожая на бабушку, она взяла от нее не только имя, но и непреклонность характера, что не обещало ей легкой жизни. — Было бы неплохо, если бы ты поговорила с ней.

— Да, дорогой… конечно, дорогой, — она повесила трубку, пожелав ему спокойной ночи.

Со вздохом облегчения она вышла из ванны, тщательно вытерлась, расчесала волосы энергичными движениями расчески и вошла в синюю комнату. Постель была уже приготовлена. Она улеглась в нее в предвкушении сна, с удовольствием ощущая простыни из тончайшего полотна, которые сама заказывала во Флоренции в мастерской Эмилии Беллини, удобно устроилась на подушках и крепко уснула.

АННА. 1944

1

— Я правильно делаю, — защищалась Анна, готовая разреветься, но продолжая нападать. Маленькая, с живым и подвижным лицом, с изящным носиком и зелеными блестящими глазами, она не хотела уступать брату и, топая ножкой, спорила с ним.

— Нет, не правильно, — наседал на нее Джулио. Ему исполнилось шесть лет, на два года больше, чем сестре; у него были светло-карие материнские глаза и каштановые волосы Немезио. С высоты своего жизненного опыта он считал себя вправе руководить работой. — Шарики, которые ты делаешь, не высохнут никогда.

Анна поднялась, обошла вокруг ведра и встала напротив брата, уперев руки в бока, как делала бабушка Вера.

— Я меньше тебя, — начала перечислять она, — и руки у меня меньше. И сила меньше. И шарики, которые делаю я, меньше твоих.

— Ты только болтать умеешь, — отпарировал Джулио.

Анна снова уселась рядом с братом в углу кухни, под окном, выходившим во двор, и они принялись выуживать из старого цинкового ведра пригоршни кашицы, сделанной из старых рваных газет, размоченных в воде. Из этого месива они делали шарики, которые, если их плотно скрутить и просушить, оказывались неплохим топливом для печки. Найти дрова или уголь было трудно, да и стоили они дорого. Поэтому Джулио, Анна и другие дети из их квартала выискивали на свалках газеты, которыми и топились в комнатах небольшие железные печки.

Бабушка Вера, несмотря на мороз, отправилась к мессе. Был Новый — 1945 год, и на снегу, который выпал между днем святого Амброджо [13]и Рождеством, играло солнце. Небо было ясным, и воздух казался хрустальным.

Мария жила в постоянном страхе воздушной тревоги: она никак не могла привыкнуть к вою сирен. Самые тяжелые бомбардировки пришлись на 1942 и 1943 годы: тогда пострадали театр Ла Скала, галерея Брера, корсо Виктора Эммануила, площадь Сан-Бабила, даже шпили собора были в опасности. Но самым страшным потрясением стало уничтожение школы Горла, под обломками которой нашли почти триста погибших детей.