Нарциссы для Анны

Молодые люди свернули на виа Каппеллари, сели на двадцать четвертый трамвай и вышли на конечном кругу на виа Рипамонти.

— Почему здесь? — удивленно спросила Мария.

— А почему нет? — отпарировал Немезио.

Они свернули влево, прошли мимо маленькой церкви, потом по узкой улочке и за поворотом оказались в чистом поле.

— Разве не красиво? — Он знал, что ей здесь понравится.

— Да, это удивительно, — воскликнула Мария, глядя на сверкающий на солнце канал. Длинный ряд тополей окаймлял его берега, вдоль которых бежала чистая свежая вода.

— Так и хочется искупаться, — весело засмеялась она.

На горизонте вырисовывалось аббатство Кьяравалле.

— Тут должна быть недалеко старая остерия.

Был воскресный полдень, и Мария поняла вдруг, что первая половина дня кончается.

— Но уже поздно! — вспомнила она о времени. — Меня ведь ждет мать.

— Если ты разок опоздаешь, ничего не случится. Ты ведь здесь со своим мужем, а не с кем-нибудь.

— А ведь и вправду, — шутливо сказала она, — у меня, оказывается, есть муж. Ты заходил к Джулио? — спросила она.

— Я хотел увидеть его вместе с тобой. — Он говорил искренне, и Мария ему верила.

— Он вырос, знаешь? — сказала она, прижимаясь к его руке. — Кажется уже годовалым ребенком. Выражение лица такое взрослое. И, хоть ты этого и не заслуживаешь, похож на тебя.

— Смотри, тебе нравится?

Они пришли к старой остерии, с навесом из вьющихся растений, с огромной глицинией, которая отважно карабкалась по каменной стене. Лучи солнца, проникая сквозь листву, освещали деревянные столики. Им подали хлеб с колбасой и красное вино, шипучее и прозрачное. Они весело ели и пили с отменным аппетитом молодости. Вино сверкало в их взглядах, горело на щеках и разжигало страсть, которую приходилось сдерживать.

После обеда они гуляли вдоль канала, в тени тополей. Они держались за руки и больше не разговаривали: все помыслы, все желания сосредоточились на одном, и это гармонировало с жужжаньем насекомых, полетом разноцветных стрекоз, с журчанием прозрачной воды, с запахом полей. Немезио посмотрел на нее умоляющими глазами и привлек к себе. Она позволила ему целовать, обнимать и гладить себя. Все было, как в тех снах, которые снились ей каждую ночь, но не было пропастей, не было чудовищ, была только любовь, любовь без конца, долгие объятия и сладкая, изнурительная близость, и они двое — обессиленные, опустошенные, счастливые под тенью тополей, рядом с прозрачной водой канала, за которым вырисовывались суровые очертания средневекового аббатства.

Мария чувствовала себя умиротворенной, в глазах ее светилась нежность. Рядом с ней был любимый мужчина, ее муж. Какой смысл продолжать служить в чужом доме, устраивать чужую жизнь и мечтать о будущем, которое принадлежало другим? Она приблизилась к Немезио для новых поцелуев и новых ласк.

— Ты пришел сказать мне, что теперь мы всегда будем вместе, — прошептала она ему на ухо нежным голосом. — Это и есть твой сюрприз?

— Да, Мария, — он сжал ее в объятиях, вдыхая аромат ее густых черных волос. Материнство сделало еще красивее ее грудь. — Обещаю тебе, что на этот раз ничто не сможет нас разлучить.

— Ты нашел работу? — спросила она. — В Модене? Здесь в Милане? Лучше было бы, если б в Милане. Здесь моя мать, она поможет нам ухаживать за ребенком. Знаешь, меня работа не пугает. Нетрудно будет найти и поденную.

— Работу мы найдем, Мария, — сказал он, решительно взяв ее за плечи и отодвинув от себя, чтобы лучше видеть лицо. — Найти работу помогут мои товарищи, когда мы будем в Париже.

Облако на минуту закрыло солнце, и тень пробежала по прекрасному лицу Марии.

— Ты сказал, в Париже? — спросила она голосом неестественно спокойным. — Но извини, о чем ты говоришь?

— Я должен ехать в Париж, Мария.

— Да ты с ума сошел! — Ее словно холодной водой окатило. — Ты думаешь, о чем говоришь?

— Меня призвали в армию, — наконец признался он, — а я не явился. Товарищи мне помогли. В Париже нас ждут.

— Значит, ты дезертир. — Мария отпрянула от него, словно ужаленная. Это признание смело разом все ее мечты и надежды.

— Я один из тех, кто не хочет брать в руки оружие по воле фашистов, — сказал он, хоть и знал, что Мария не осуждала его за это. Но она не желала с маленьким ребенком на руках скитаться по миру.

— Это только игры политиков, — попыталась она возразить. — Война еще не началась. И может быть, — она заколебалась на мгновение, — и может быть, не начнется.

— Это не игры политиков, — убежденно возразил Немезио. — Гитлер уже вступил в войну, и Муссолини ее хочет. Пока что он лишь запугивает французов этими военными призывами, чтобы вынудить их держать дивизии на наших границах. Конечно, это фарс. И фашизм — это фарс. Тем временем, однако, люди весело маршируют на бойню. Ты знаешь, что этим несчастным, которые подчинились приказу и явились по вызову, нечего есть, у них нет казарм, нет обмундирования? Их заставляют спать на полу в залах ожидания на вокзалах. В вагонах для перевозки скота. Ты сознаешь хоть, в какой стране ты живешь?