Нарциссы (СИ)

- Да, и о нем тоже. Но чаще всего я думаю о своих собственных ошибках. Первое время после его смерти я настолько погрузился в собственную боль и самобичевание, что мне стало наплевать на все. Я думаю о том, что жена ушла от меня не столько из-за смерти сына, сколько из-за того, как я повел себя после его смерти. Она тоже нуждалась в поддержке, возможно, еще больше чем я. Но я вел себя так, словно это только моя боль, я носился с этой болью как с писаной торбой. В какой-то мере я даже гордился ей. Это был хороший повод избегать проблем, уходить от них. Мой сын умер, и я замкнулся в своем мире. Я никого не хотел видеть. Я жил так, словно кроме меня в этом мире больше никого не существует. А все, что существует – недостойно меня, потому что оно не пережило такой боли, оно не понимает меня. В итоге так все и случилось. Я действительно остался один во всем мире. Только я и моя боль. Поэтому я так удивился, когда увидел вас. Я думал, что происходящее – это только мое наказание. А теперь я уже вообще не понимаю, что происходит.

- Вы не должны винить себя во всем этом, - сказала Марина серьезно. – Все люди по-разному переживают такое горе, и если Вы замкнулись в себе, то это всего лишь защитная реакция Вашей психики. Я думаю, это случается со многими, кто переживает смерть близких.

- Возможно. Но мало кто замыкается в себе на годы. Люди справляются со своей болью, и через год-два они снова начинают нормальную жизнь, смиряются. А я так и не смирился, понимаешь? Я делал вид, что смирился, я просто жил, развелся с женой, продолжал ходить на работу, посмеиваться над студентами, общаться с коллегами, писать научные работы. Все думали, что моя жизнь вернулась в прежнее русло, все, кроме меня самого. Я знал, что к чему. Я просто перестал чувствовать что-либо, я был полностью равнодушен к чужому горю, страданию. Но так не должно было быть. На самом деле я стал очень черствым человеком, Марина. Я просто научился притворяться, чтобы выживать в этом обществе. И сейчас я смотрю на свою жизнь. Смотрю на всех людей, которых я так или иначе обидел… Чего я только ни наговорил своей жене перед разводом, удивительно, что она вообще до сих пор общается со мной и пускает к себе в дом. Многим я просто отказал в помощи, хотя мог помочь. Я просто не делал этого, потому что хотел, чтобы все чувствовали себя так же плохо, как я. Вот что ужасно, моя дорогая. И теперь я думаю, что возможно я всегда был таким. Просто я нашел повод, чтобы позволить своей истинной эгоистичной и холодной сущности проявиться. Этим поводом стала смерть сына. Мой мальчик умер, и я обозлился на весь мир. Ведь это мир отобрал моего ребенка. Я просто… наверное, я разучился любить. Забыл, что значит – заботиться о ком-то.

- И снова я не соглашусь с Вами! – Марина покачала головой. – Ведь Вы заботитесь обо мне! Вы всегда очень добры ко мне, даже сейчас. Я не верю, что Вы просто притворяетесь. Ведь общества больше нет, притворяться не перед кем.

Владимир Николаевич задумался над ее словами и ответил не сразу:

- Мне уже и самому трудно понять, когда я притворяюсь, а когда нет. Ты очень хорошая девочка, и мне самому всегда хорошо с тобой. Я как будто перестаю себя чувствовать таким старым, бесполезным, несчастным и… черствым. А сегодня я даже пожалел, что не захотел еще детей… Если бы у меня была такая дочка, как ты, возможно, моя жизнь сложилась бы иначе.

Марина немного смутилась:

- А у Вас была возможность завести еще детей?

- Да, моя жена как-то заикалась об этом. Примерно через полгода после смерти сына. Она сказала, что мы могли бы попробовать, она была еще в том возрасте, когда еще есть немного времени. Но я только раскричался на нее, и мы в очередной раз поругались. Я не мог представить себе другого ребенка на его месте. Я никого больше не хотел. Наверное, это и стало последней каплей, после которой мы с женой поняли, что наш брак уже ничто не спасет.

- Значит… - Марина поставила чашку на прикроватную тумбочку. – Вы теперь жалеете об этом?

- Раньше особенно не жалел, - он покачал головой. – А теперь вдруг… - Владимир Николаевич запнулся и потер кончиками пальцев глаза, словно они внезапно защипали. – Теперь вдруг начинаю жалеть, Марина. Если бы тогда мы с женой все-таки завели ребенка, мне бы снова было о ком заботиться. Конечно, я никогда не забыл бы и не разлюбил своего сына. Но другой ребенок помог бы мне справиться с той болью.

Владимир Николаевич был таким напуганным, расстроенным и потерянным, когда произносил эти слова, что Марина не выдержала, выбралась из кровати, подошла к Владимиру Николаевичу и обняла его за плечи.

- Если хотите, я буду Вашей дочкой. Какая в конце концов разница? Моим родителям все равно не до меня, даже если мир вернется на свое место. Родители продолжат ссориться, к тому же, у них есть теперь Миша. А у меня нет никого. И у Вас тоже.

Владимир Николаевич поднял на Марину изумленный и растроганный взгляд:

- Дочкой? – переспросил он. – Но дорогая моя, ты мне уже во внучки годишься!