Нарушенная клятва (ЛП)

Хотел бы я, чтобы он увидел этого ребенка. И я бы хотел, чтобы он встретил Риону. Он бы восхищался ее огнем и решимостью.

Все мои воспоминания об отце хорошие.

Единственное, о чем я жалею, это о невысказанном. То, что я должен был сказать ему, когда узнал, что мы не кровные родственники. Но у меня не было шанса.

Иногда возможность выпадает один раз и больше никогда.

Я думаю о Рионе, возвращающейся в Чикаго в одиночестве.

Я думаю о нашей прогулке среди берез. Пока Бо не прервала нас, я хотел сказать Рионе, что никогда ни к кому не испытывал таких чувств, как к ней. Что я думаю, что влюбляюсь в нее.

Я почти сказал это.

Хотел бы я это сделать.

Момент прошел. И больше не наступит.

— Что случилось? — тихо спросила меня мама.

— Я думаю… Я мог совершить ошибку с Рионой, — говорю я ей.

Она смотрит на меня своими ясными голубыми глазами. У Эллис тоже были голубые глаза. Но я предпочитаю думать, что мои глаза достались мне от матери. Мое чувство юмора и умение готовить — тоже. От Вайи — желание заботиться и защищать людей, которых я люблю. И средства для этого. Он научил меня охотиться, стрелять и даже драться. Он всегда говорил: не спеши с кулаками. Но борись за то, что имеет значение.

— Большинство ошибок можно исправить, — говорит моя мама.

— Я обещал тебе, что на этот раз вернусь домой навсегда, — говорю я ей.

Она улыбается мне, морща уголки своих красивых голубых глаз.

— Я не волнуюсь, — говорит она. — Ты вернешься, когда придет время.

Я вижу, что она действительно это имеет в виду. Моя мама никогда не говорит того, что не имеет в виду.

Я отдаю Бо ключи от грузовика. Она не спрашивает, куда я еду, потому что уже знает.

Я выбегаю из больницы и бегу трусцой к стоянке такси.

— Мне нужно в аэропорт, — говорю я водителю.

25. Риона

Тишина в офисном здании почти оглушительна.

Анджела ушла домой на ночь, остались только дядя Оран и я.

Прогулка до его кабинета кажется долгой. Я слышу каждый мягкий стук своих ботинок по ковру, а также мягкое гудение света.

У дяди Орана самый большой кабинет в фирме. Даже больше, чем у Джейсона Брайара или Виктора Вайса. Это красивая комната, с полками от пола до потолка, заставленными дорогими книгами в кожаных переплетах. Стены покрыты старинными картами и ботаническими образцами в рамочках. Массивный расписной глобус стоит на золотой подставке рядом с рабочим столом дяди Орана, который был сделан из старых корабельных бревен, как стол Резолют⁶ в Овальном кабинете. На рабочем столе чисто, если не считать его ручки Caran d’Ache за 1200 долларов и ножа для писем, похожего на средневековый меч.

В его кабинете приятно пахнет пчелиным воском, сигарным дымом и бренди. Аромат самого дяди Орана, который всегда был одним из моих любимых. Если дядя Оран приходил, это означало, что я могла подслушать хорошую беседу и шутки без цензуры. И секреты тоже. Потому что у Орана всегда были секреты.

Его дверь приоткрыта всего на дюйм. Я раздвигаю ее чуть шире, чтобы войти внутрь.

Оран сразу же поднимает голову, его темные глаза глубоко затенены. Единственный свет в его кабинете исходит от лампы на столе.

Я не могу понять, удивлен он моим появлением или нет. Все, что он говорит:

— Ты вернулась.

— Да, — говорю я.

— А где твой красавчик-телохранитель?

— Дома. В Теннесси.

— Ах, — говорит он, кивая и откладывая ручку. — Значит, ты отпустила его.

— Я не думаю, что мне нужно постоянное наблюдение больше. Поскольку Джинн мертв.

Я внимательно слежу за его лицом, когда говорю это. В поисках ответа.

На этот раз я вижу, что в его глазах мелькнуло что-то… не удивление. Я думаю, что это гнев.

— Наемник мертв? — спрашивает он.

— Точно.

— Ты уверена?

— Я смотрела, как он умирает. Потом я похоронила его в поле. Так что да, я бы сказала, что он чертовски мертв.

Дядя Оран откинулся в кресле, сцепив пальцы перед собой.

— Ты всегда так прямолинейна, Риона. Так откровенна.

— Ты хвалил меня за мою честность, когда я была ребенком.

— Это так, — кивает он. — Пойдем… присядем.

Он жестом указывает на кресло напротив своего стола. Это большое кресло с удобной обивкой. Я сидела в нем десятки раз. Сегодня оно выглядит по-другому. Прямая спинка и жесткие ручки выглядят сурово и непреклонно. Они напоминают мне деревянные стулья, используемые для пыток током заключенных.

Я сажусь напротив него.

— Мне не нравится этот наряд, — говорит дядя Оран с усмешкой. — И прическа. Мне жаль говорить, моя дорогая, но ты выглядишь не лучшим образом.

Я могу сказать тоже самое дяде Орану. Морщины на его лбу глубже, чем я когда-либо видела, а мешки под глазами похожи на синяки. Мне кажется, он даже похудел. Его костюм, обычно так безупречно сидящий, кажется, свисает с плеч.

Вместо этого я говорю:

— Это была странная пара недель для меня. Очень странная.

— Ничто так не успокаивает тревожную неделю, как выпивка, — говорит дядя Оран.