Нарушенная клятва (ЛП)

Часы тикают. Вероятно, у меня есть только тридцать минут или около того, прежде чем они начнут действовать.

— Прими их все, — приказывает Оран.

Наверное, не имеет значения, сколько я приму. Мне все равно придется выблевать их все. Или Оран застрелит меня, и тогда таблетки не будут иметь значения по совершенно другой причине.

Я проглатываю оставшиеся таблетки вместе с остатками виски.

Тик-так, тик-так.

— Что теперь? — говорю я Орану.

— Теперь ты пишешь предсмертную записку, — говорит он.

— Мне нужна бумага.

Оран роется в своем столе. Он достает лист плотной, кремовой пергаментной бумаги. Только лучшее для дяди Орана.

— Что ты хочешь, чтобы я написала? — говорю я.

Оран откидывает голову назад, глаза закрыты, он думает о том, что там должно быть написано. Я поднимаю его позолоченную ручку с подставки.

— Дорогая семья, — начинает он. — Мне очень жаль, что я так поступила с вами. Но я думаю, что так будет лучше. Мне так больно. Я просто не могу больше это выносить…

Он продолжает диктовать, а я пишу на бумаге всякую ерунду, делая вид, что записываю слово в слово. Его предложения драматичны и нелепы, совсем не то, что написала бы я. Не то чтобы я вообще что-то написала бы, потому что я никогда, блять, не покончу с собой. Кэл это знает, и Несса тоже. Что бы ни случилось, они не поверят в эту чушь.

— Подпиши это, любимая, Риона, — приказывает Оран.

Я нацарапала подпись, которая совсем не похожа на мою собственную.

— Это то, что ты хотел? — говорю я, откидываясь назад, чтобы он мог рассмотреть бумагу.

Оран опирается на стол, наклоняясь над страницей, чтобы он мог прочитать, что я написала. Я вижу, как его глаза сканируют, затем на его лице появляется гневный оттенок.

— Нет! — кричит он. — Это не…

Я хватаю нож для писем и вонзаю его в тыльную сторону его руки. Крошечный средневековый меч проходит через всю руку, пригвоздив ее к столу.

Оран завывает и замахивается пистолетом в мою сторону, но я хватаю его за запястье обеими руками и толкаю вверх. Он нажимает на курок и трижды стреляет в потолок. Штукатурная пыль сыпется нам на головы.

Я сильно топаю по его ноге своим ковбойским сапогом, а затем бью коленом ему в пах. Оран стонет и ругается.

Я вырываю пистолет из его руки.

Может, Оран и не был в ИРА, но драться он умеет. Как только я выхватываю у него пистолет, он бьет меня прямо в лицо. Удар отбрасывает меня назад, и пистолет вылетает из моей руки, исчезая под стулом.

Оран пытается вырвать руку из стола, но она застряла. Он воет от боли, затем хватается за рукоять ножа для писем, чтобы освободить ее.

Тем временем я стою на коленях, нащупывая под стулом пистолет. Не знаю, то ли из-за удара Орана, то ли из-за того, что таблетки начинают действовать, но у меня голова идет кругом. Кажется, что пол подо мной качается взад-вперед, а я не могу найти пистолет.

Дядя Оран прыгает на меня сверху, впечатывая меня в ковер всем своим весом. Он выбивает воздух из моих легких, и я задыхаюсь, голова кружится сильнее, чем когда-либо. Затем он снова пытается поднять меня, оттаскивая от пистолета.

В этот момент мои руки обхватывают что-то холодное и твердое. Я хватаюсь за рукоятку и сжимаю палец на спусковом крючке.

Когда Оран дергает меня вверх, я разворачиваю пистолет и направляю его прямо ему в лицо.

Он замирает, его руки лежат на моих плечах.

— Ты бы не стала стрелять в своего дядю… — говорит он, его пожелтевшие зубы обнажены в жесткой улыбке.

— Я бы точно застрелила, — говорю я.

Я спускаю курок, стреляя ему прямо между глаз.

Руки Орана отпускают меня, и он падает назад. Я тоже падаю назад, неустойчиво держась на ногах. Когда я падаю, мой затылок со стуком ударяется о ковер.

Я переворачиваюсь, и вся комната кружится вокруг меня. Я засовываю пальцы в горло, пытаясь вызвать рвоту. Меня рвет, но ничего не выходит.

Дерьмо.

Я пытаюсь снова, но моя рука онемела и не держится на запястье. Мое горло опухло. Может быть, поэтому меня не тошнит.

Я пытаюсь добраться до телефона, но он, кажется, находится за миллион миль от меня на столе дяди Орана. Я ползу и ползу, но никуда не двигаюсь. Мои колени скользят по ковру.

Боже мой, кажется, мой дядя-идиот наконец-то преуспеет в том, чтобы убить меня, когда ему это уже не поможет.

Мне кажется, что я все еще ползу к телефону, но моя щека прижата к ковру, поэтому я не могу двигаться.

Я чувствую холод. Очень холодно.

Я бы хотела, чтобы Рэйлан обнял меня. Нет ничего теплее его рук.

Черт возьми. Как грустно уходить. С таким количеством сожалений в сердце…

Внезапно я чувствую, что взлетаю вверх. Мне все еще холодно, но я прижимаюсь к чему-то теплому. Я слышу равномерный стук в ухо.

Я снова открываю глаза и вижу лицо Рэйлана. Это невозможно, поэтому я знаю, что, должно быть, сплю.