Нарушенное обещание (ЛП)

Я был у него еще раз. Каким-то образом он услышал о злоумышленнике, и удовлетворение на его лице, когда он спросил меня, понимаю ли я теперь, почему он хотел, чтобы они все умерли, вызвало у меня желание ударить его. Но я не собираюсь бить выздоравливающего старика на его больничной койке, поэтому я проигнорировал это точно так же, как я проигнорировал его настойчивость в том, чтобы мы как можно чаще воевали с русскими.

— Я ищу решение, — повторял я ему снова и снова, даже когда его стареющее лицо покраснело от гнева. — Я встретился с Виктором однажды. Я собираюсь попытаться сделать это снова.

Мы с Виктором встречаемся на нейтральной территории, возле небольшого пруда в менее посещаемой части Центрального парка. То ли из-за солнечного света, то ли из-за стрессов последних недель, я замечаю, что он выглядит немного старше, чем обычно, седеющие волосы на висках более заметны, слабые морщинки вокруг глаз немного глубже. На его подбородке щетина с проседью, и мне доставляет минутное удовольствие думать, что, возможно, все это действует на него так же сильно, как и на меня.

— Я надеюсь, у тебя есть что обсудить, Лука, — мрачно говорит Виктор, когда я подхожу, моя охрана отстает. Я вижу, как они внимательно наблюдают за охранниками Виктора, но я надеюсь, что сегодня не будет никакого конфликта. Я здесь не для того, чтобы затевать драку, если он не вынудит меня.

— Поскольку мира по-прежнему нет, все, что мы скажем, будет новым, — говорю я ему категорично. — Кто-то пытался убить мою жену несколько ночей назад. Ты признаешь, что это был ты?

Виктор пожимает плечами.

— Сколько у тебя врагов, Лука?

— Насколько я знаю, только Братва, а ты есть Братва. Так что, только ты, Виктор. Но я не хочу, чтобы мы были врагами.

— Я не представляю, как мы когда-нибудь станем друзьями. — Виктор приподнимает кустистую бровь. — Слишком много вражды между итальянцами и русскими, мафией и братвой. В мире недостаточно воды, чтобы смыть все, что мы пролили.

— Нет, — соглашаюсь я. — Но мы могли бы позволить этому исчезнуть само по себе. Мы могли бы отказаться что-то добавить к этому. — Я делаю глубокий вдох. — Чего ты надеешься достичь этим, Виктор? Конечно же, ты не можешь думать, что убийство моей жены, мудрый ход.

— Легко. Вашей территорией можно управлять. Вашим бизнесом можно наживаться. Вашими женщинами можно торговать. — Виктор пожимает плечами. — Чего тут не хотеть?

— Ты действительно думаешь, что сможешь все это вынести? Этот конфликт время от времени продолжается десятилетиями, Виктор с тех пор, как наши отцы вели эти разговоры вместо нас. Давай покончим с этим раз и навсегда. Давай станем теми, кто установит мир вместо войны.

— Ты предлагаешь слова и ничего больше, — говорит Виктор, его слова окрашены гневом. — Ты, должно быть, считаешь меня слабаком, раз согласился на такое.

— Я предложил тебе деньги и наркотики, доступ к части наших поставок кокаина, — нетерпеливо возражаю я. — Это не пустяки, Виктор. Ты говоришь, что это я мешаю нам заключить мир, но это ты отказываешься принять разумные условия.

— Я сказал тебе что или, скорее, кого я приму в качестве цены за мир. — Виктор сердито смотрит на меня. — Я слышал, что ты убедил своего бестолкового ирландского священника перенести даты свадьбы, но Катерина Росси все еще не замужем. Отдай мне в жены девушку Росси, и нога моих людей не ступит на итальянскую территорию в течение ста лет. Я включу это в гребаный брачный контракт.

Черт возьми.

— Я не могу сделать это, — рычу я сквозь стиснутые зубы. — Я не меняю и не продаю женщин так, как это делаешь ты. Катерина не моя, чтобы отдавать ее тебе.

Виктор издевательски смеется, но я вижу, как к его горлу подступает гневный румянец.

— Вы, гребаные итальянцы, — рычит он, сплевывая на землю у моих ног, прежде чем поднять на меня ледяной взгляд. — Вы думаете, что вы намного лучше нас, русских, поскольку не торгуете человеческой плотью. Но вы ничем не отличаетесь. Вы делаете рабынь и шлюх наркоманками, которых продаете точно так же, как мы делаем с женщинами, которых выставляем на аукцион. На ваших руках столько же крови от оружия, которым вы торгуете, сколько у любого из моих людей.

— Это не то же самое.

— Это то же самое, ебанная сука. — Виктор снова сплевывает. — Ты и твои итальянские друзья думаете, что вы такие утонченные, такие элегантные, такие гораздо более сдержанные. Вы думаете, что мы, русские, не более чем жестокие собаки, которых нужно наказывать или усыплять, когда мы слишком плохо себя ведем. Но мы не собаки. Мы волки, медведи. Волки. Медведи. И, по крайней мере, я и мои люди честны сами с собой в том, кто и что мы есть.

— Ты делаешь невозможным установление мира, Виктор…