Нарушитель спокойствия

Он ожидал, что пара мускулистых мужских рук протянется ей навстречу, чтобы помочь вернуться на плот, но этого не случилось: она была здесь одна. Самостоятельно выбравшись из воды, она уселась на краю, встряхнула длинными темными волосами и ни с кем не обменялась ни словом. Помимо нее и молодой парочки, не замечавшей ничего вокруг себя, на плоту находились только дети и люди среднего или старшего возраста: лысые головы, обвисшая кожа, варикозные вены.

– Давайте вернемся на берег, – предложила Дженис. – Я хочу что-нибудь надеть и согреться. А ты?

– Ладно, вы плывите вперед, а я за вами через минуту.

Он посмотрел, как они плывут до берега классическим кролем и затем, подхватив свою одежду, исчезают в кустах, после чего перенес внимание на девушку, которая готовилась к очередному прыжку.

А когда она вынырнет, он с ней заговорит. Он не станет протягивать ей руку, помогая залезть на плот, – это может лишь все испортить, – но он запросто сможет присесть рядом, когда она будет обсыхать (в сидячем положении девушка не заметит, что он мал ростом, да и потом, поднявшись на ноги, она сама может оказаться не такой высокой, как выглядит со стороны). И пока она с сосредоточенным видом шагала вперед по доске, его воображение успело провести репетицию их счастливого знакомства.

«Должен сказать, у вас очень здорово получается».

«Да?» (Встряхивает волосами, не встречаясь с ним взглядом.) «Что ж, спасибо».

«Вы живете поблизости?»

«Нет, я приехала навестить родителей».

«Вы учитесь?»

«Нет, я в июне окончила школу в Холиоке{17}. Сейчас работаю в рекламном агентстве в городе».

«В каком именно? Дело в том, что я и сам тружусь на этом поприще».

«Неужели? Подумать только!..»

Она исполнила три танцевальных шага и элегантный подъем бедра, а его воображаемый диалог мчался дальше на всех парах:

«…Может, мы как-нибудь встретимся в городе и вместе пообедаем?»

«Вообще-то, я… да, было бы неплохо».

И позднее:

«Ох, это было чудесно, Джон! Я слышала о „представительских обедах“, но никогда по-настоящему…»

И еще чуть позднее, в такси, после их первого поцелуя, сдобренного ароматом бренди:

«Какая улица? Варик-стрит? Ты там живешь?»

«Не то чтобы живу. Просто это одно местечко, которое может тебе понравиться…»

Уже давно исчезли пузыри и круги после всплеска; он ждал появления ее головы над поверхностью, но ничего не происходило. Он встал на ноги (кому какое дело до его роста?) и начал озираться по сторонам, подобно бдительному телохранителю, заподозрившему неладное. Прошло не менее минуты, прежде чем он заметил ее вынырнувшей далеко от плота: тонкие руки техничными, как у Дженис, гребками быстро перемещали ее в сторону берега, достигнув которого она вскоре исчезла за деревьями – видимо, пошла домой. Сгорбившись, он еще посидел на краю плота, пока не успокоилось сердцебиение и не расслабились сведенные от досады челюстные мышцы. В конце концов ему ничего не оставалось, как соскользнуть в холодную воду и предпринять мучительный обратный заплыв.

Одно было хорошо: дома в кухонном шкафчике обнаружились изрядные запасы бурбона. Переодевшись, он достал из холодильника кубики льда и налил себе двойную – а то и тройную – порцию.

– Выпить не хочешь? – спросил он у Дженис.

– Нет, спасибо.

Она в рабочих брюках сидела на высоком табурете и лущила над решетом стручковую фасоль на ужин.

– Не рановато для выпивки? – спросила она, не поднимая головы.

– По мне, так в самый раз.

Выйдя из кухни во двор для первых жадных глотков, он только там понял истинную причину охватившего его гнева. Дело было не в той девчонке на плоту (к черту ее вместе с плотом!), не в словах Дженис о ранней выпивке и не в сухом потрескивании стручков фасоли под ее пальцами (хотя звук этот всегда его раздражал). Дело было в табурете, на котором она сидела, зацепив перекладину ногой в теннисной туфле, – на таком же табурете восседал коп перед дверью психпалаты в Бельвю.

– Сучий потрох! – громко прошептал он, делая круг по двору, и его спрятанная в карман свободная рука сжалась в дрожащий кулак. – Сучий потрох!

Потому что это было нелепо, нездорово, безумно: он все еще злился. Казалось бы, выявление причины иррационального гнева должно было этот гнев погасить. Известная истина, разве нет? Но почему тогда это не срабатывало? Сейчас ему хотелось только одного – вернуться на кухню и сказать: «Дженис, сейчас же слезь с этого табурета!»

«Что такое, дорогой?» – спросит она.

«Ты меня слышала. Сейчас же подними свой зад с этого гребаного табурета!»

Она будет потрясена, как от удара по лицу. Решето начнет соскальзывать с ее коленей на пол, но Джон успеет его подхватить и с силой запустит в стену; фасоль разлетится по всей кухне.

«Клянусь Богом, если ты сию же минуту не встанешь, я ссажу тебя с табурета затрещиной! Ты меня поняла?»

«Джон, – скажет она, вставая и пятясь в испуге. – Джон, что с тобой? Джон, ты…»