Нарушители спокойствия (рассказы)

Последний мужчина на Земле брел по развалинам Кливленда, что в штате Огайо. Город и прежде не отличался весельем или живописностью, а теперь, подобно Детройту, Рангуну, Минску и Иокогаме, превратился в яростно развороченный конструктор из досок и кирпича, перекрученных стальных балок и оплавленного стекла.

Мужчина пробирался в обход груды камня и цемента — бывшего Памятника солдатам и матросам на бывшей Центральной площади, — когда его красные от слез по погибшему человечеству глаза различили то, чего не видели ни в Бейруте, ни в Венеции, ни в Лондоне — человеческое движение.

Он бросился бегом через рытвины уничтоженной авеню Эвклида. В голове звучали небесные хоры. Женщина!

Она его заметила, и в самом ее силуэте он угадал ту же ликующую радость. Поняла! Она протянула к нему руки, побежала. Они плыли друг к другу, словно в замедленном балете. Раз он споткнулся, но тут же вскочил. Они обежали смятые жестянки автомобилей и встретились перед искореженным остовом, который прежде — казалось, геологические эпохи назад — был зданием компании «Май».

— Я — последний мужчина! — выговорил он. Слова сами рвались наружу. — Последний, самый-самый последний. Все погибли, все, кроме нас. Я — последний мужчина, ты — последняя женщина, мы должны соединиться и продолжить человеческий род… и на этот раз у нас все будет правильно… без войн, без злобы, без нетерпимости, только доброта… у нас получится, вот увидишь… все будет хорошо, светлый новый сияющий мир на месте смерти и разрушения!

Под слоем копоти ее измученное лицо лучилось неземной красотой.

— Да, да, — сказала она. — Я люблю тебя, ведь мы только и остались, ты и я.

Он коснулся ее руки:

— Я люблю тебя. Как тебя зовут?

Она слегка покраснела.

— Ева. А тебя?

— Берни, — ответил он.

Самой тьмы мрачнее

«DEEPER THAN THE DARKNESS». Перевод: Михаил Кондратьев

У меня были неприятности из-за моих выходок с самого детства. Мой первый день в детском саду. — Не прошло и десяти минут после того, как моя мама отпустила мою руку и оставила меня в комнате, полном детей, как меня отвели в кабинет директора. Я расскажу вам эту историю в другой раз. Но вот у учительницы начальной школы (1940 год, Пейнсвилл, штат Огайо) на правой руке, держу пари, до сих пор следы от моих клыков. Так что я с самого начала знал, что мне нужно притворяться таким как все, как можно лучше, иначе из меня будут выбивать дурь на переменах и после уроков каждый день. Что ж, как и Альфу Гундерсону в следующей истории, мне удавалось скрывать свою истинную сущность… но не очень хорошо и не очень долго. Ребята, поверьте мне на слово: если вы из тех, кого мы называем «зелеными обезьянами», то другие обезьяны будут рвать вас на части каждый раз, когда учуют ваш запах. Прятаться — это искусство. Но не прячьтесь слишком хорошо, чтобы такие, как вы, смогли вас найти. И не доводите дело до того, чтобы маска, которую вы носите, не стала вашим настоящим лицом. Притворяйся, но не ассимилируйся. И никогда не развязывай сухопутную войну в Азии. Я просто подумал, что стоит добавить и это. Никогда не знаешь наверняка, что взбредет тебе в голову.

I

За Альфом Гундерсоном пришли в окружную тюрьму Пауни.

Заключенный сидел спиной к пласталевой стене камеры и крепко обнимал руками костлявые колени. На пласталевом полу лежала выпрошенная им у охранника древняя трехструнная мандолина, на которой Гундерсон этими жаркими летними днями весьма недурственно бренчал. Тощим задом он упирался в желоб койки — на ней не было даже матраса, — и койка ощутимо прогибалась. Длинный как жердь, Гундерсон заметно сутулился.