Нарушители спокойствия (рассказы)

— Но откуда вы взялись?

Эггзаборг снова позеленел, и Генри почувствовал (с растущим ужасом), как его тело дернулось, словно собираясь подняться еще раз. Но этого не произошло, и он понял, что на этот раз его пожалели, — лектор взял себя в руки.

— Пламмис, чувак! Дай мне закончить! Прекрати богохульствовать, перебивая меня!

«Раздражительный. Очень раздражительный. Вероятно, не очень дружелюбный вид. Вероятно, не ладит с другими видами». — Генри быстро жестами, прося прощения, показал, что он все понял.

Эггзаборг фыркнул, затем продолжил. — Из Космоса, придурок, вон оттуда. — Он махнул рукой. — В общем, я прилетел из космоса. Не перебивай меня — я родом из тех мест, о существовании которых вы даже не подозреваете. Как о пространстве, так и слоях между пространством. Межпространственные пространства. Обширные пустоты. А здесь я, потому что… Я здесь, потому что… Ну, пламмис, я здесь дружище, чтобы побеждать и завоевывать! — Он беспомощно покачал антенной, не зная, как приукрасить объяснение.

— Но зачем и почему?

— Зачем? Почему? Каким же упрямым невеждой ты можешь быть? Разве я не говорил тебе, что я был студентом! С чем ассоциируется у тебя это слово?

— С жареными креветками.

— О-о-о! — Инопланетянин носился по комнате, едва избегая столкновений со стенами и машинами. — Какая тупость! Это одна из причин, по которой я так хорошо прятался! Я не выношу вашей глупости, люди! Неотесанные, грубые! Вероятно, самый оскорбительно-грубый и невоспитанный вид в этой галактике, а возможно, и во всей расширяющейся Вселенной! Когда произносится слово студент, вы, естественно, думаете о завоевании!

— Правда? — спросил Генри, все еще не до конца убежденный. От инопланетянина послышались приглушенные ругательства. И Генри решил прибегнуть к лести:

— Вы очень хорошо говорите по-английски.

— А почему я не должен? — огрызнулся тот. — Ведь я его придумал!

Это снова заставило Генри засомневаться в реальности происходящего. А, вообще, на полу он лежит, или на потолке? — А французский? Французский вы тоже изобрели? Как насчет арамейского? Язык басков — хороший язык. Меня всегда он интересовал. Итак, вы его тоже?

Эггзаборг на мгновение выглядел искренне сбитым с толку, затем продолжил говорить, глядя на Генри пронзительным взглядом, словно заставляя его заткнуться и взглядом же говоря, что отвечать на идиотские вопросы ниже его достоинств:.

— Я учился в выпускном классе. В том году было много разговоров. Хотя мы не считаем годами, конечно, мы даже не называем их так. В самом деле, «год» — это отвратительное слово, и звучит, как чистой воды тарабарщина. И так, было много разговоров о грядущем Флиба. Хотя я и думал, что это просто пустая болтовня, но меня беспокоила скорость, с которой моим одноклассникам выдавали дипломы. — Он испуганно вздрогнул и пробормотал: «Флиб… о». Снова вздрогнул и затем продолжил:

— Когда настал мой черед и я понял, что моя учеба закончена, я только об этом и думал, все остальные мысли вылетели у меня из головы. Итак, я пробыл здесь на триста пятьдесят лет дольше, чем моя смена, в общей сложности шестьсот лет, шестьсот лет, и я не могу связаться с Лефамастером. Флиб, вероятно, уже расширился в продольном направлении. Не то чтобы я был сильно напуган, — поспешил добавить он, — просто я немного, ну, в общем, волнуюсь и хотел бы выпить йербля. О да, — и он задумчиво посмотрел на Генри, — просто мелх из светлого, густого, влажного ячменя.

— Если вы здесь уже шестьсот лет, — спросил Генри, начиная принимать сидячее положение, — почему вы до сих пор нас не завоевали?

Эггзаборг странно посмотрел на него:

— Кто когда-нибудь слышал о завоевании менее чем за четыре тысячи лет? Это было бы неэтично. Мы здесь говорим об этике, варвар. — Он надулся и потер пуговицу на груди.

Генри решил задать еще один острый вопрос:

— Но как могут нас покорить предсказания судьбы на печенье и вянущий салат?

— Это не все, чем я занимаюсь. Ну, я заставляю людей улыбаться (это очень важно), и я делаю так, чтобы ржавели водопроводные трубы, и завиваю поросячьи хвостики, и лечу простуду, и сбиваю черепицу с крыш, и останавливаю войны, и пачкаю белые туфли, и я… — Казалось, он собирался продолжить этот, похоже, бесконечный перечень, но Генри, сбитый с толку, остановил его:

— Простите, что перебиваю, но я не понимаю. Возможно, я упустил какой-то момент. Каков общий план?

Эггзаборг раздраженно вскинул руки, и Генри впервые заметил, что у инопланетянина всего по четыре пальца на каждой руке:

— Этот «план», о котором ты, мясорубка, так небрежно отзываешься, разрабатывался объединенными силами на протяжении тысячелетий, и никто не понимает его, кроме высших лефамастеров. Какого черта, по-твоему, я должен объяснять такие сложные вещи такому дураку, как ты? Этот план был разработан, чтобы справиться с трудностями четырехтысячелетней протяженности, а ты хочешь услышать его в четырех предложениях! Полный идиотизм!

— Вы здесь уже шестьсот лет, надо же, — благоговейно пробормотал Генри.

— Да. Довольно умно с моей стороны держаться подальше от посторонних глаз, тебе не кажется?