Наружка

— Да какое там уютно, — махнула та рукой. — Извини, я сразу чайник поставлю.

— Не-ет, честно. После общаги такое кажется истинным раем…

— Общага есть общага, — согласилась хозяйка. — Зато мне после посещения некоторых квартир моя кажется собачьей будкой… Э-э, что говорить. Плюнула на все и живу по принципу: жалей не о том, чего бог не дал, а радуйся тому, что он не отнял. Будет по-иному, станешь сквалыгой и гипертоником. Мой руки.

Всего несколько недель назад Борис точно так же входил в квартиру княгини Людмилы. И почти с таких же слов начиналось то посещение. У Люды он еще напросился помогать на кухне, резал лук. Плакал. Вот житуха: тогда плакал, сейчас — улица Авиаторов. Как здесь не гадать, везет ему на женщин или нет…

Не желая повтора даже в мелочах, отбросил ненужные воспоминания и, не заглянув в кухню, прошел в комнату. Однако Катя спросила из кухни:

— Ты не хочешь мне помочь? Хочет.

— Но только если не резать лук.

— Плакать не любишь?

— Нет.

— А я люблю, — неожиданно созналась Катя и, дождавшись Бориса, повторила: — Люблю. И часто, к сожалению, этим мокрым делом занимаюсь.

Уместно было пожалеть, хотя бы дотронуться до плеча девушки. Но из-за того, что жест вновь мог напомнить о другой женщине, он отсек свое желание. Протиснулся к раковине, куда были свалены купленные им фрукты.

— Набрось фартук, а я переоденусь. Как-никак, почти норма. А компенсации не дают.

Что будет дальше, как станут развиваться события, по крайней мере вчерне можно было уже обрисовать: ужин, беседа, приближение… Катерину с ее одинокостью понять не ложно, да и его желание — не тайна за семью печатями. Так почему бы тогда, в самом деле, двум одиноким людям не потянуться друг к другу?

Иной вопрос — чтобы потом не наступило разочарование, чтобы не стали они в тягость один другому. Не требовали чего-то сверхъестественного и не выдвигали претензий. Занудность в отношениях способна затмить самые светлые тона.

Немного выпили, хорошо поели — день на бутербродах еще никого не делал сытым. Наступала ночь, Катя перехватила один из взглядов, брошенных ее гостем на часы, и сама предложила:

— На ночь остаешься у меня. Но спать будешь почти на полу, — она достала из шкафа свернутый матрац. Борис раскатал его у противоположной от дивана стены — иного места по длине не нашлось. — Если желаешь, иди в ванную, а я тем временем постелю.

«И зачем мне это нужно было?» — стоя под теплым душем, грустно размышлял Борис. Нет, он не был против того, чтобы оказаться рядом с такой приятной женщиной, как Катя. Он не аскет, ему претят моралисты, те, кто знают и указывают, кому и как жить.

Но в какие-то моменты, Катя права, лучше проснуться в своей постели. Это не усталость, не отторжение женщин. Скорее, та самая боязнь поступиться даже частью привычной свободы и независимости.

— Не одевайся, иди ложись, я на кухне, — постучала мимоходом в дверь хозяйка.

Облачаться после душа в тесные одежды в самом деле не хотелось, но он все равно оделся. Зачем-то захотел продемонстрировать это Кате и вместо комнаты зашел на кухню.

Девушка курила. Полы халатика, в который она переоделась, разъехались, открывая колени, и Борис невольно задержал взгляд. Да, он не аскет и не моралист, а нужно ли было ехать сюда, он поймет завтра. Все, кроме Кати, завтра!

— Покурить хочешь?

— Нет.

— А чай?

— Тоже нет.

— Музыку послушать? — хозяйка потянулась к приемничку, нашедшему себе скромное местечко на подоконнике среди цветочных горшков.

— Ничего не хочу.

— А меня?

Спросила в шутку, может быть, даже не раз ловила на нее мужчин, потому что удовлетворилась оторопью в глазах Бориса. И теперь уже серьезно порекомендовала, устало вдавив окурок в приспособленное под пепельницу кофейное блюдце:

— Пора ложиться.

Ложиться — это хорошо. А то ненароком заденешь не ту струну в настроении, и мелодия сорвется. А зачем? Пусть играет…

Как давно не касался Борис таких чистых, плотных, отглаженных — домашних — простыней. Он почувствовал их хрустящую холодность. В то же время чутко ловил все шорохи и звуки из кухни. Катя помыла блюдце, переставила чашки, вытерла стол. Зашла в ванную. Закрылась, словно постоялец мог набраться наглости и войти к ней, раздетой. Долго, бесконечно долго регулировала краны, подбирая температуру воды. Наконец стала под душ…

— Удобно? — первое, что спросила, войдя в комнату.

Борис в ответ лишь протянул руку. Катя секунду размышляла, потом все же подошла. Протянула в ответ свою. Капитан сделал вид, что или не заметил ее, или промахнулся. Коснулся ладонью колен. Катя, прикрыв глаза, в который раз вспомнила Некрылова с его вопросом, кому же будет сегодня разрешено касаться их. Оказалось, капитану, о существовании которого еще утром она и не подозревала.

— Спи, — отступая от его ложа, произнесла она. Рука Соломатина скользнула вниз, попыталась задержать исчезающую в темноте ногу, но девушка повторила:

— Спи-спи, завтра рано вставать.

— Встанем. Присядь ко мне.

— Нет, Боря. Тебе это не нужно.

— С чего ты взяла? — Борис сел сам.

— Я не хочу, чтобы ты утром о чем-то пожалел.