Нарвское шоссе

По дороге перекуров мы не делали в прямом смысле, ибо несли бутылки с горючей смесью. Потому мы просто отдыхали. Пока гранаты получали, Пашу Черного опять посылали коменданта сопровождать к ротному. И он увидел интересное – оказывается, у нас в батальоне есть девушки. Точнее, одна, и она постарше нас, лет так под тридцать. Она зубной врач и выдергивала зуб повозочному из нашей роты. Мы за перекуром поговорили на эту тему, но так, чтоб только лясы поточить. Нам, естественно, ничего не светило, ибо у нее знаки различия, как у лейтенанта. Спросили Пашу, что он там интересного услышал, но он ничего сказать не мог, ибо все внимание сосредоточил понятно на ком. Он вообще зубодерного оборудования боится, но тут преодолел себя.

Я его понимаю – сам к стоматологу лишний раз не ходил, хотя и слышал, что сейчас зубы лечат менее болезненно, чем раньше.

Следующий день был днем падения Нарвы.

Мы об этом догадались не сразу, но потом это стало совершенно ясно. Ибо отступающие совершенно прекратили двигаться по шоссе. Было даже несколько групп, которые отходили не по шоссе, а полем. Они ушли подальше от дороги и бомбившейся Дубровки, но там наткнулись на проволочные заграждения. Пришлось посылать к ним проводника – показывать проходы.

Ходивший туда Моня говорил, что там были в основном пехотинцы, но, кроме них, еще и несколько вооруженных штатских. Наверное, это были какие-то нарвские ополченцы. Или, может, из какого-то другого эстонского города.

Моня спросил, как им пришлось воевать, ему односложно ответили, что тяжело. Потом добавили, что очень сильный у немцев огонь артиллерии и пулеметов. Про танки они ничего не сказали.

А потом наши подозрения насчет Нарвы укрепились. С той стороны уже начался огонь. Периодически – короткие налеты артиллерии, снарядов десять – двадцать на слух. То по одному нашему флангу, то по другому, то здесь, то там. Волох нам рассказал, что огонь такой называется беспокоящим. Его артиллерия ведет наряду с прицельным огнем по точно известным целям. А вот такой беспокоящий – для наведения паники и нарушения нашего маневра. Бояться его особо нечего, если в тот момент под него не попадешь. Наш дот рассчитан на противостояние 152-мм снарядам, так что надо еще поискать такую систему, что пробьет его. Они-то вообще существуют, но не на каждом шагу, а обычно бросаются на самые важные участки.

Канонада со стороны Кингисеппа притихла, но совсем не пропала. Это вселяло дополнительное беспокойство. Вообще беспокоиться было о чем, но мне отчего-то хотелось сладкого. Конфету, булочку, шоколадку. Вот странное ощущение: вроде бы как я к сладкому особого влечения не имел, разве что к мороженому. А вот поди ж ты: перед боем хочется – и все. Я понимаю, если б мне хотелось удрать побыстрее или там на мочу исходил…

Но хотелось сладкого.

Хотя если совсем честно, то уйти хотелось. И мочи тоже хватало. Но не до такого уровня, чтоб не выдержать и смыться побыстрее. Особенно когда отвлечешься на всякие мелочи вроде устранения задержек пулемета.

Вообще я по устранению задержек и наводке пулемета малость поднатаскался и некоторую уверенность в себе обрел, но вот стрельба… Из винтовки я стрелял только раз, и все три пули «пошли за молоком». А вот из пулемета – ни разу. Егор меня подбодрял, говоря, что «максим» очень точно стреляет, особенно с казематного станка, даже лучше, чем со станка Соколова. Так что если правильно навести, то пулемет сам все сделает. Даже «дегтярев» менее точно стреляет, и у него отдача резче чувствуется. Егор добавил, что при стрельбах из ДП оценки у него и его товарищей были ниже, чем при стрельбе из «максима». Я спросил, отчего так. Егор ответил, что, наверное, дело в весе. Тяжелый станкач устойчивее при стрельбе, чем легкий ручной.

Ожидание давило на нервы, и хотелось, чтобы что-нибудь произошло. Не важно что – приехала кухня, наступила ночь, начался обстрел… Лишь бы закончилось это давящее ожидание, которое с каждой минутой все труднее и труднее было терпеть. Я с разрешения Егора взял из коробки набитую ленту и стал «проверять» ее. Выдвину патрон, «протру» его, подровняю…