Нас было трое

— Хорошо бы. — Прижимаю ее к себе крепче.

Джеймс

— Не переживай, малышка. — Поправляю кособокие хвостики на голове дочери. Собирал ее впопыхах, хорошо хоть платьице наизнанку не надел. — Побудешь у бабушки до вечера, а потом я приеду, и мы вместе пойдем гулять. Поедим мороженого, покачаемся на качелях, покормим птиц в городском парке, договорились?

— Угу. — Софи вынужденно кивает, перекатывая во рту желтый леденец.

От нее пахнет апельсинами и корицей.

— Обещаю, что домой мы вернемся вместе. Я теперь все буду делать сам, и на занятия тебя водить, и встречать. Нашей маме просто нужно немного отдохнуть, тогда она снова станет доброй и ласковой.

Мне не впервой лгать своим близким. Делая это, я улыбаюсь.

— Не станет. — Качает головой дочка. — Она очень… нервная.

— Но мы все равно ее любим, так?

— Да. — На ее пухлых щечках проявляются две милые ямочки.

Целую малышку в носик, беру за руку, закрываю машину, и мы идем к жилищу моей матери.

— Мам! — Зову в открытое окно.

Но внутри тихо. Как-то подозрительно. Дергаю дверь — заперто. Стучу — тишина. Не слышно шагов или лязганья цепи на замке.

— Эй, ма, ты где там? Уснула?

В желудке от неприятных предчувствий начинают скрестись кошки сомнения. Где же она?

Все-таки после последней лёжки в рехабе мама целый год была в завязке. Стала лучше выглядеть, поправилась, выкрасила волосы в черный, вставила потерянные зубы. Да и Софи нравилось проводить время с бабушкой, та была в восторге от внучки и сама просила ее привозить почаще. А тут мать вдруг пропала на неделю и не звонит. Тревожно и странно, ведь мы все это уже проходили, и не раз.

— Мам! — Стучу в дверь.

Обхожу трейлер, отыскивая глазами пустую тару из-под алкоголя, но ничего не нахожу. Я давно уговаривал ее переехать в нормальное жилье, но она упорно отказывалась. И к нам в дом не хотела — из-за Мэгги. Как-то они сразу не сошлись характерами.

Колочу кулаками по двери, а сердце заходится в рваном ритме. В голову лезут страшные картины: не молодая женщина, у которой проблемы со здоровьем, одинокая. А если что-то случилось? Кровоизлияние в мозг, сердечный приступ?

— Ба, наверное, спит. — Тоненьким голоском говорит Софи. — Ба любит поспать.

Ее кудряшки, перетянутые резинками, колышутся на ветру. Огромные голубые глазища сияют детской наивностью, на дне которой плещется почти взрослая мудрость.

— Джеймс… сынок… — Дверь распахивается, и на пороге появляется мать. Она кутается в толстенный кардиган и выглядит заспанной. — Ой, моя куколка, моя Софи!

— Мам, ты спала? — Едва она отходит назад, я вхожу внутрь и оглядываю обстановку. В трейлере темно, как в склепе. И душно. В воздухе затхлость, воняет кислятиной.

— Я? А, да… — Кивает она.

Немного заторможено, но я уже привык к ее особенностям — результат влияния пагубных привычек, которые владели ее жизнью последние два десятка лет.

— Я хотел оставить у тебя дочь. Ненадолго. До вечера. Улажу кое-какие дела в клубе и вернусь за ней. Хорошо?

— Да. Конечно. — Она наклоняется и тянет руки к Софи.

А я вдруг замираю, потому что то, что вижу на столике у окна, мне не нравится. Очень не нравится. До конца не верю в то, что это может быть правдой, поэтому подхожу ближе, чтобы убедиться. Но зрение меня не подвело: это маленький пакетик, свернутый особым образом. Меня прошивает ледяными молниями. Это пустой пакетик из-под амфетамина.

— Что это? — Говорю дрогнувшим голосом.

— А? — Испуганно отзывается мать.

— Что это, мама? — Холодно.

Мне противно трогать эту дрянь. В последний раз, когда я видел подобное в своем доме, меня запинывали, заставляя захлебываться собственной кровью. И если бы не Майки, спасший от верной смерти, я бы сейчас здесь не стоял.

— Где? — Спрашивает мать.

Ее тон виноватый и заискивающий. Она подходит и сметает рукавом кусочек целлофана. Сжимает его в руке.

— Можешь не прятать, я видел. — Грубо хватаю ее за подбородок и разворачиваю к себе. — Ты что, снова закидываешься этой дрянью? — Мутная поволока в ее глазах не оставляет ни единого шанса на то, что это окажется ошибкой. — Ты снова вмазалась, да?

— Джеймс, — она делает самое ласковое выражение лица, на которое только способна, — сыночек. Отпусти, тебе показалось.

— Откуда бабки на дурь?! — Ору я, отшвыривая ее от себя.

Софи испуганно жмется к моей ноге.

— Только не ругайся, хорошо? — Улыбается мама. — Вернулся Джо, его выпустили. Знаешь, а ведь он даже не сердится на тебя, сынок. Ты можешь не переживать, я говорила с ним…

— Ты говорила с ним обо мне?! — Сжимаю и разжимаю кулаки. — Да ты этого ублюдка даже на порог не должна была пускать! Разве я тебе не ясно сказал, что, если он появится в городе, чтобы ты сразу звонила мне или моим людям?!

— Милый. Джо — очень хороший. Ты не прав. — Она комкает край кофты, пятясь назад. — Обещаю тебе, что все будет хорошо.

— Где сейчас эта скотина? — Рычу я.

— Не знаю. — Закусывает губу.

Я поворачиваюсь, беру Софи на руки и сажаю на диван:

— Закрой уши, малышка.

Девчонка послушно затыкает ладошками уши.

— Где это урод? — Снова спрашиваю я.

Мать прячет взгляд.

— Когда он вернется?!

— Не сказал.