Нас кто-то предает

— Тише, великий царь. Слушай и смотри. Они оказались в крохотном чулане, который вел в комнату, приспособленную под покои Детры. Из чулана глядело в комнату узкое окно, скорее поперечная щель в каменной кладке, густо заросшая паутиной.

Детра сидела вполоборота возле низкого стола и часто обмакивала стило в большую раковину, служащую чернильницей, что-то писала.

— Хороша! — прошептал Даут. — Диво как хороша! Вошла служанка, черная, огромная старуха.

— Он здесь. Он хочет говорить с тобой.

— Его никто не видел?

— Никто не видел.

— Впусти.

Вошел Тимур, заметно волнуясь.

Детра смотрела на него, не произнося никаких слов.

— „Роза и Змея“, — сказал Тимка хриплым голосом, откашлялся и еще раз повторил: — „Роза и Змея“.

— „Роза и Змея“? — переспросила Детра. — Кто прислал тебя ко мне с такими странными словами.

— Януар… Януар прислал меня к тебе с этими странными словами. Я сказал их дважды.

— Ты правильно сказал, юноша. Что хочет Януар? Отчего раньше срока он шлет ко мне посыльного?

— Он хочет, чтобы ты знала: Эрика, дочь Даута в руках у Десебра.

— Я знаю это. Кому, как не мне, знать это? — Она удивилась и, кажется, насторожилась. — Зачем сообщать то, что уже известно?

Тимур на мгновение растерялся.

— Но знаешь ли ты, что Десебр не далее как завтра объявит, о своем решении взять в жены Эрику, дочь Даута?

— Что?! — изумилась женщина. Подумала мгновение. Восхищенно мотнула головой. — Нет. Я не об этом мудром решении чтимого из чтимых, — с трудом сдерживая язвительный победительный смех, произнесла Детра.

Даут в чуланчике своем слушал с помертвевшим лицом.

— Януар хочет знать, что посоветуешь предпринять ты — здесь, в Кумрате, предпринять? Он очень высокого мнения о твоей хитрости и мудрости.

— Скажи Януару, будет лучше всего, если великий царь мой Даут Мудрый не доживет до известия о свадьбе своей дочери. Он объявляет о своем решении завтра?

— Завтра к вечеру.

— Я боюсь, что великий царь мой, Даут Мудрый может и не дожить до завтра. Он стар и болен, с притворным сожалением сообщила Детра.

На лице Даута было бешенство.

— Так говорил и Януар. „Он стар и болен, и стараниями юной Детры не видно конца его болезням. Печальный исход может наступить во всякую ночь.

— Да. Это так, увы… — вздохнула Детра. — Траурные дымы, мне кажется, поднимутся над Кумратом завтра утром. Передай Януару. — Что-нибудь еще должен я передать ему?

— Возьми свиток.

Что-то торопливо дописала в нем.

— Береги его. Никто не должен видеть его, только Януар!

Она подошла к Тимуру, полуобняла его, погладила по голове не совсем так, как обнимают и гладят мальчиков.

— Тебе сколько лет?

— Почти пятнадцать.

— О-о! Уже совсем взрослый мужчина! Я написала Януару, чтобы в следующий раз он опять прислал за известиями тебя. Ты мне нравишься. Такой маленький — и уже седой. Хочешь сахарных орешков?

Но она не успела угостить Тимура сахарными орешками.

С треском вылетела и рухнула наземь заколоченная дверца чулана. В комнате, запыхавшийся и взбешенный, возник Даут, тщетно рвущий из ножен драгоценный кинжал свой.

— Царь?! — ужаснулась Детра.

— Я слышал! Я слышал все!

— Что ты слышал, великий царь мой? Что мог ты слышать такого, что привело тебя в такое волнение, великий царь мой? Тебе вредно волноваться, Даут! — Oнa протянула руку погладить царя, но тот в бешенстве отбросил ее руку, так, что Детра вскрикнула: — Поосторожней, старый осел! Ца-арь! На старости лет подслушиваешь под дверями?! Хочешь убедиться, что я так же верна тебе, как рассказываю об этом по ночам? Так вот нет же! Мальчик пришел ко мне от человека, который любит меня, которого я люблю! Подтверди, мальчик, прошу тебя!

Она произнесла „Прошу тебя!“ с такой силой внушения, страсти и мольбы, что Тимур растерялся.

— Ты подобрал меня на дороге, жалкую невольницу, приблизил к себе. Я честно отплачивала за это! Но не в твоей власти мое сердце, хоть ты и царь! Да, я не скрываю, я люблю не тебя, Даут, хоть ты и заставлял меня говорить обратное!

Она действовала по извечному принципу: „Лучшая защита — нападение“.

— Я была благодарна тебе, и ты не посмеешь сказать, что я не платила тебе за это так, как никто никогда не платил тебе! Вдруг раздался оглушительный звук разбившегося стекла: царь Даут, теперь внешне совершенно спокойный, вял со стола, поднял высоко и аккуратно обронил на пол вазу с цветами.

Так же спокойно взял следующую вазу, поднял и бросил оземь.

Детрa, замолчав, смотрела на него со страхом.

— Я слышал все, Детра, — повторил он свои слова.

— Что ты мог слышать, царь мой? Я ни в чем не виновата. Любовь — разве это вина? Я была неверна, о да! Но только на словах, только в письмах!

Верь мне! Вот свидетель! Мальчик, скажи ему, что это так!

Даут поглядел на Тимура. Тот выдавил из себя через силу:

— Не скажу. Ты погубила Фрида Далмата. Я — Далмат.

Детра осела на стул как подкошенная.

— Ты умрешь той смертью, которой умирают изменники: четыре всадника разорвут твое тело на четыре части, и рвань твоя будет брошена голодным псам на потеху.

Детра сидела, яростно кривя красивые губы. Она искала выхода.