Нас называли ночными ведьмами

Выступая перед полком, Рокоссовский сказал: «Слыхал я легенды о вашем полку, еще когда командовал Первым Белорусским фронтом. Мне это казалось сказкой. Теперь вижу, что это быль. Я вижу женский авиационный полк. Говорят, что вы не хотите принимать к себе в полк мужчин. Это хорошо, вы и сами дойдете до Берлина…» Да, мы дошли до Берлина, вернее, до Нойбранденбурга, расположенного немного севернее. Впереди было еще два месяца боев…{15}

В Данциге и Гдыне снова максимальный зенитный огонь - сильный обстрел и трудные полеты. Большая сложность была еще и потому, что нас снова часто накрывало туманами, как на Тамани. Опять мы стояли близко от моря, туманы закрывали аэродром, причем внезапно, и закрывали цели. Приходилось иногда садиться на вражескую территорию. Были случаи, когда самолеты падали на лес, были переломы рук и ног. Наиболее трагичный случай был с экипажем Серебряковой - Павловой. Попав в густой снегопад, они решили садиться на видимой еще площадке вблизи небольшого немецкого городка. При посадке столкнулись с проводами, самолет был разбит. Под его обломками Серебрякова и Павлова пролежали до утра. Утром к машине подошли две немки с детьми. Они и вытащили девушек. Обе были без сознания. Я не знаю, как их передали нашим частям… Клава Серебрякова пострадала очень сильно - у нее были переломы рук и ног. В госпитале она пролежала больше года. Нашла в себе силы, отбросив костыли, встать на искалеченные ноги, окончила пединститут и преподавала историю в школе далекого башкирского городка. Было у нее около 550 боевых вылетов. [133]

После Польского коридора мы перебазировались сразу под Штеттин, работали на прорыв линии фронта на Одере, т.е. начали боевую деятельность собственно в Германии. Жили все в ожидании Победы, окончания войны.

После Штеттина полк очень быстро шел вперед, едва поспевая за отступавшими немецкими частями, переходя с одного аэродрома на другой. Была весна, тепло и легко летать…

Я писала маме: «Верим, что этот последний и решающий удар скоро вернет нас к себе домой. Вы не придумали еще для меня специальности? Мне хочется знать Ваше мнение, а то вдруг сразу "Идите, куда хотите", и растеряешься». (Но мне так не сказали, меня демобилизовали и направили в распоряжение академика Д. В. Скобельцына. «Об исполнении доложить». Собирали всех физиков из армии, нужно было срочно готовить ядерщиков).

Последнее наше место было севернее Нойбранденбурга.

Недалеко был колоссальный лагерь с военнопленными всех национальностей. Там были и поляки, и французы, и итальянцы, много украинцев. Едет обоз с бывшими пленными и прямо на телеге флаг - красный с белым, на другой - черный с желтым. Какое-то торжественное шествие разных народов. Худые, изможденные, но [134] обязательно с флагом прямо на возу. И как они радостно улыбались нам, кричали: «Русские, это хорошо!» Это был настоящий интернационал.

Мы видели колонны, идущие из концлагерей, и раньше. В полосатых тюремных пижамах. Но тогда это были в основном русские. И мы и они плакали, встречаясь. Мы не могли даже представить себе тогда, что солдат, вышедших из немецких концлагерей, тут же эшелонами отправят в далекую Сибирь, уже в наши, советские концлагеря. «А нельзя было сдаваться в плен!»

Мы стояли в маленьком местечке Брунн и в первые майские дни 1945 года летали на Свинемюнде - так называлось место, где немцы готовили ракеты, то новое, совершенно секретное оружие, при помощи которого Гитлер собирался поставить союзников на колени. Этим планам не суждено было сбыться…

Еще 5 мая полк дежурил с подвешенными бомбами. А в ночь на 9-е я проснулась от выстрелов, криков, взрывов ракет. В небе полыхали красные, зеленые, белые огни… Выскочив на улицу, я увидела полуголых девочек, стрелявших в воздух изо всех видов оружия и ракетниц. «Что такое?» - Конец войны! У стартеха Р. Прудниковой был радиоприемник, и она узнала об этом раньше всех. [135]

Ну и праздник устроил нам БАО, прямо на улице. И братцы приезжали целыми машинами, чтобы поплясать вместе с нами…

Между прочим, мне как раз 9 мая присвоили звание майора. Я очень расстроилась, боялась, что теперь меня не демобилизуют. Война окончилась, у всех такая радость, а у меня горе. Вдруг я останусь в армии, не буду учиться…

После того как окончились боевые действия, встал вопрос: что же делать дальше, куда идти? У нас в полку всегда было много переживаний и настроений, отвлеченных от полетов, разговоров о том, что ожидает в будущем.

Когда мы были в Энгельсе, нам казалось, что существует только война, ничего, кроме нее, нет и по-настоящему мы начнем жить только после войны, а она должна скоро кончиться - это явление временное.

Прошел год, пошел другой, и мы поняли, что это и есть настоящая жизнь, что, может быть, после она никогда не будет так наполнена. Да, мы лишены кусочка личного счастья, лишены семьи и уюта, зато мы делаем свое главное дело в жизни, хотя и имеем сполна опасности и ужаса. И все это еще надолго…