Нас называли ночными ведьмами. Так воевал женский 46-й гвардейский полк ночных бомбардировщиков

Профессор Блажко ответил Жене, и еще много раз они писали друг другу.

* * *

Из дневника Жени Рудневой:

«2 декабря

Вчерашний день нам кажется случайным,
А счастье принесет совсем другой…

Недавно я об этом подумала. И глупая мысль, совсем парадокс, пришла мне в голову: ведь сейчас война, кругом столько ужаса и крови, а у меня, наверное, сейчас самое счастливое время. Во всяком случае, жизнь в полку будет для меня самым светлым воспоминанием, так мне кажется. И вот у меня двойная жизнь: в мыслях о будущем мне все рисуется туманно, но очень светло. Ведь главное — кончится война. А между тем я чувствую кроме мрачной замечательную сторону настоящей жизни…[8]

17-го было вручение орденов. Этот день я надолго запомню… Вместе с нами вручали ордена и братцам… Перед обедом подали водку. Никак нельзя было не выпить. И вот я отлила половину стакана сидящему рядом со мной штурману-братику, и мы с ним выпили — за процветание штурманского дела. Вчера мне летчик, который сидел у меня слева на том обеде, сказал, что этот штурман погиб. Так что процветание штурманского дела не состоялось…»

* * *

А водку нам выдавали каждое утро после полетов. Когда усталые летчики, промерзшие за долгие, особенно зимние, ночи, после обстрела и прожекторов, едва волоча ноги, приходили в столовую на завтрак, полагались им «наркомовские 100 грамм». Надо было снять напряжение, помочь расслабиться. Первые дни войны на фронте женскому полку давали вино, потом его не стало, пошли в ход водка, различные самогонки из винограда: чача, рака, карамурзянка (по фамилии начальника тыла фронта).

Некоторые девушки не могли заснуть после тяжелых полетов, тогда сливали для них водку из нескольких стаканов…

Я водку не пила. Во-первых, мою даже самую тяжелую работу никак нельзя было сравнить с тем, что испытывали экипажи: «каждый полет, как на расстрел». У меня такого стресса не было. А во-вторых, дала себе зарок после одного случая.

В самые первые дни войны на фронте я заболела малярией с высокой температурой. Полк улетел на новое место, а я осталась в медсанчасти. Штаб Воздушной Армии прислал за мной связной самолет со штурманом Армии Суворовым. Сели с ним вдвоем во вторую кабину, по дороге где-то была посадка, дали нам обед и «по 100 грамм». Суворов уговаривает меня: «Выпей, это самое лучшее лекарство от малярии, сразу будет хорошо». А я ее сроду не пила, в нашей семье мужчин не было, водки — тоже, а если оставалась от гостей, то я ею лицо протирала, очень полезно…

Ну, я взяла стакан и хлебнула из него, как воду… Что со мной было: я поперхнулась, из глаз потекли слезы, начался кашель… Как же хохотали мои мужчины, уж так были довольны… А я сказала себе: никогда во всю войну не выпью больше водки, никогда. И не выпила.

Об этом знала Бершанская, и всегда помогала мне уйти от уговоров каких-либо гостей. Одно было нарушение: в декабре 1944 года, в мой день рождения, Дуся Бершанская, поздравляя меня, сказала, что у нее нет ничего другого и уж глоточек выпить можно, скоро победа, возьмет она грех на себя…

* * *

Из письма Жени родителям:

«Если бы вы знали, как нас принимают местные жители и на нашей территории, и на освобожденной теперь Красной Армией. Придешь, согреют воды умыться, кровать постелют — отдохнуть, все сделают, что хочешь. И каждая говорит: «Может, и мой сынок где-нибудь по чужим людям ходит»… Характерно: хозяйка специально отвела кровать для ночующих военных. На полу у нее спал сегодня один из КПП в Ищерской».

Из дневника Жени: