Нас обвенчает прилив… [Ромео и Жанетта]

Жанетта. Да. Даже сжульничали немножко с объявлением. В небольших местечках это можно устроить. Мне хотелось, чтобы вы еще были здесь в день моей свадьбы.

Фредерик. Все удалось как нельзя лучше. Мы уезжаем как раз сегодня. (Пауза). Мне только остается пожелать вам счастья.

Жанетта(тихо). Вы смеетесь.

Фредерик. Хотел бы. Смеяться — хорошо.

Жанетта. Говорят.

Фредерик(кричит внезапно). Но я буду смеяться! Завтра, или через год, или через десять лет, клянусь вам, что я буду смеяться. Когда дети начнут говорить, они, наверное, пролепечут что-нибудь смешное, или собачка, купленная им на забаву, испугается какой-нибудь тени на дворе; или даже просто так, потому что в один прекрасный день будет жарко, над морем будет сиять солнце, и я засмеюсь.

Жанетта. Да, вы засмеетесь.

Фредерик. Мне еще пока больно, и ни в чем нет уверенности. Но придет совсем новенькое утро, утро без воспоминаний, когда я встану с зарей и когда все вещи вновь окажутся на своих местах. И я вновь обрету, будто вынырнув из кошмара, перекрашенный дом в конце улицы, мой черный стол у окну в конторе, старинные часы и удлиняющуюся тень церкви на площади, и вечером улыбку Юлии, подобную мирной водной глади. Придет день, когда я стану сильным, как раньше. День, когда люди и предметы вокруг меня перестанут быть постоянным неразрешимым вопросом, а станут реальностью, ответом.

Жанетта. Да, дорогой.

Фредерик. Ах, слишком уж много вопросов я задавал за эту неделю! Пусть теперь вещи говорят сами за себя. Пусть горячие камни говорят: «Видишь, сейчас лето, мы горячие». Вечер, тихо падающий на скамейку возле порога: «Я — вечер, полный птичьего гомона, не тревожься». А затем ночная тишина: «Не думай ни о чем больше, я — покой». А я больше ничего не хочу спрашивать! Ничего и никогда.

Жанетта(тихо, после паузы). Вы любите столько вещей на этой земле. Потерпите немножко, когда-нибудь они ответят вам взаимностью. А я ненавижу вечер, ненавижу покой, ненавижу лето. Я ничего не буду ждать.

Фредерик(внезапно спрашивает, не двигаясь с места). Почему я не нашел вас ночью в сторожке?

Жанетта, не отвечая, делает слабый жест.

Я перевязал своим платком вашу рану! Я обнял вас и сказал: «Я всегда буду верить вам». И вы говорили мне, что любите меня.

Жанетта(еле слышно, после паузы). Не следовало оставлять меня одну.

Фредерик. Но Юлия могла умереть.

Жанетта. И было очень хорошо и разумно тот час же отправиться туда, но это была как раз та секунда в жизни, когда разумные и хорошие поступки — не самые правильные.

Фредерик. Она приняла яд из-за нас.

Жанетта. Да. Может быть, чуточку раньше или чуточку позже я тоже подумала бы: «Бедная Юлия!». И терпеливо прождала бы вас всю ночь, счастливая сознанием, что на утро вы уже будете спокойны. Но нам не повезло — это оказалась как раз та секунда, когда не следовало меня оставлять.

Фредерик. Почему?

Жанетта(с печальной слабой улыбкой). Вы всегда спрашиваете: «Почему?». Неужели вы думаете, что я это знаю? Я знаю только, что это была та секунда, когда я была, как птица на самой высокой ветке, готовая взлететь или вить гнездо.

Фредерик. Но ведь вы любили меня?

Жанетта. Да, я любила вас, как люблю и сейчас.

Фредерик. И этому человеку достаточно было войти, чтобы…

Жанетта. Куда ему, бедняге. Вы приписываете ему слишком большое значение. Этого человека позвала я. Когда он вошел, все уже было кончено.

Фредерик. Что было кончено?

Жанетта. Я точно знаю мгновение, когда все кончилось. Вы еще даже не вышли из комнаты. Это кончилось, когда ваше объятие ослабело.

Фредерик. Что кончилось?

Жанетта(закрыв глаза). Опять вы начинаете говорить, как в первый день. Как судья.

Фредерик(схватив её за запястья). Что «кончилось», я хочу знать!

Жанетта(тихонько). Оттого, что вы сделаете мне больно, мне не станет легче подыскивать слова. Это раненая рука, отпустите её, пожалуйста.

Фредерик отпускает её.

Я объясняю, как умею, и то с трудом. Если уж хотите, то кончилась моя глубоко внутри спрятанная уверенность, что я могу быть сильнее вашей матери, сильнее Юлии, сильнее любой римской матроны, что я заслуживаю вашей любви больше, чем кто-нибудь другой. Я только что разбила стекло этой рукой, видела, как хлещет кровь, и гордилась собой. Если бы вы приказали мне выпрыгнуть из окна, войти в огонь, я бы не колебалась. С вами я могла бы оставаться всегда нищей и всегда верной. Единственное, чего я не могла — это перестать чувствовать вашу руку, обнявшую меня.

Фредерик. Почему вы не позвали меня? Почему позволили мне уйти?