И вот опять. Только теперь не на месяц, теперь постоянно. Отказаться? Больше могут и не предложить. Согласиться? И опять жить то ли вместе, то ли врозь. Зачем? Чтоб лет через десять пролезть поближе к заветной кормушке? Да и то, если перестать воевать с ветряными мельницами, принять правила игры и влиться в стаю. Так ведь может и не выйти.… Ох, насколько же проще тем, кого подталкивает в спину жена: «Ты долго будешь на этом месте сидеть? Это разве деньги?»
— Боря, — выдернула его из размышлений Ира, — но так же не может быть постоянно? Может, потерпим?
— Потерпим, потерпим… — задумчиво повторил Борис и улыбнулся. — «Дорогой потерпим еще лет пять. Я, правда, уже забыла, когда мы были вместе, но ведь это для наших детей — потерпим».
— Что?
— Не помнишь? — Борис пристально посмотрел ей в глаза и медленно-медленно произнес: — Лето… дымка над раскаленным асфальтом… Трек… лодка под номером … Черт, какой же у нее был номер?
— Семерка! — прикрыв глаза, подсказала Ирина, мечтательно вздохнула, погладила Бориса по руке. — Помню я, все помню! Вот только не надо, Боря, ты же не считаешь, что я так думаю? Не считаешь?
Борис кивнул.
— Вот и не надо! Я не хочу, чтобы ты пропадал на работе сутками. Не хочу, чтобы приходил домой без сил и тут же засыпал. Мне не нужна такая карьера, мне ты нужен. Просто я не хочу, чтоб ты шел на жертвы из-за меня. Понимаешь?
— Понимаю, Ирочка, понимаю. Никакие это не жертвы. Что ты, в самом деле?
И Борис отказался, сославшись на семейные проблемы. Главный инженер посмотрел на него странным взглядом и сказал: «Что ж, была бы честь предложена». Коллеги удивлялись, пытались расспрашивать. Борис отшучивался. Через неделю он уже почти забыл обо всем, осталась лишь легкая досада. «Как там говорил Вася — хребет слабый? Да нет — ерунда! Просто я без Ирки не хочу. И самоутверждаться мне не надо».
А по стране гремели перемены. Словно торнадо промчался сухой закон, слизнул виноградники и заменил их тормозной жидкостью и клеем «Момент». Грозного он, правда, почти не коснулся: по прежнему в магазинах без всяких талонов была и водка, и «Вайнах», и «Ркацители», и «Шипучка». С журнальных страниц, словно свежий ветер, хлынула новая, а, вернее, старая, долгие годы запрещенная литература. Обком переехал в новое здание, пристройку отдали университету. Первым секретарем впервые стал чеченец. Но все так же шумели каштаны, и летели по ветру кленовые «вертолетики».
Славик перешел во второй класс и нашел в шкафу папины рисунки. Мама и папа пошли в магазин, и разглядывать рисунки никто не мешал. Рисунков было много, очень много, а вот тем всего две — город и мама. Город Славик просмотрел быстро: почти все места он узнавал, даже бабушкин дом. Был, правда, один рисунок, где Грозный был какой-то странный — громадные дома, винтовые лестницы, висящие прямо в воздухе сады, странные, похожие на бабочек самолетики. Город был очень красив, и Славик решил спросить у папы, скоро ли так будет — он тоже хотел летать на таких самолетиках.
Рисунки с мамой Славика немного озадачили. Мама на них была очень красивой, но почему-то почти везде голой. Мама летала сама по себе по воздуху, закрывая черными волосами пол неба. Мама сидела, свесив ножки, на облаке и махала кому-то рукой. Мама лежала в поле с закрытыми глазами и улыбалась странной, волнующей улыбкой, а лунный свет почти осязаемо гладил ее тело. Славик застеснялся и положил рисунки на место. Спрашивать у папы он ничего не стал.
— Мама, — попросил Славик, — ты мне дашь пять копеек?
— А зачем тебе?
— Мы хотим Зульфире Идрисовне подарок купить. Учебник ингушского языка, он двадцать копеек стоит. Дашь?
— Конечно, дам, сыночка! — улыбнулась Ирина. — Вы сами придумали?
— Сами! Она же учительница ингушского языка. Правда, здорово?
В городе прошли первые митинги и демонстрации против строительства в Гудермесе завода БВК. Стройку заморозили. Русских в демонстрациях практически не было.
Два раза приходили предложения об обмене. Предложения ни Бориса, ни Ирину не устроили. Ну что это такое — какой-то Камышин, что там делать?
Прошли волнения в Казахстане и Сумгаите. На работе начались шоу с выборами директоров. Напротив магазина «Спутник» целыми днями стояли молодые парни с плакатами. Плакаты требовали поднять статус чеченского языка. В город хлынули беженцы из Азербайджана.