Нас предала Родина

Покраснели листья каштанов в опустевших скверах, полетели по ветру кленовые вертолетики — незаметно подкралась осень 94-го года.

Последняя осень.

Глава семнадцатая С Новым годом!

— Боря сколько можно ждать — когда за сапогами пойдем? Давай сегодня.

Борис выловил из бульона разваренный кусок голубятины, тщательно прожевал, прикрыв от удовольствия глаза.

— Правильно, давайте сегодня пойдем, — влез Славик. — А, пап?

— Это кто — «пойдем»? — нахмурилась Ирина. — Ты с бабушкой останешься.

— Ну, мама-а! Ну, пожалуйста! — заныл Славик, бросая ложку.

Борис доел суп, досуха вытер тарелку хлебом, потрепал Славика по плечу.

— Ешь давай — остынет! Ир, давай завтра.

Ирина вопросительно подняла глаза, и Борис сразу осекся. Глаза выглядели уставшими, косметика отсутствовала начисто, в уголках собрались морщинки. Ничего этого Борис не замечал, он видел то, что и всегда — серо-голубую даль, и ловил себя на мысли, что так и хочется сказать банальное и пошлое — «озера». Ни банальным, ни пошлым это определение ему не казалось.

— Ира, ну сама подумай, — стряхнул дурман Борис, — сегодня тридцать первое декабря. Завтра — Новый год. Значит, будет совсем тихо, все напразднуются и будут отсыпаться. Логично?

— Да вроде и сегодня не так, чтобы… — неуверенно протянула Ирина.

Где-то далеко лязгнуло, как будто сцепляли гигантские вагоны, воздух прорезал короткий — с высокого на низкий — жужжащий вой и оборвался резким взрывом. Мелко задребезжали стекла. Славик втянул голову в плечи и пролил бульон, Валентина Матвеевна закрыла глаза.

— Ладно, давай завтра, — нарушила тишину Ирина. — Наверное, ты прав.… Только пораньше!

Борис кивнул.

— А я? — еще не потерял надежды Славик, посмотрел на маму и сделал «хитрый» ход: — Давайте, вы завтра решите?

— Хорошо, завтра посмотрим, — перебила Ирина Бориса, уже собравшегося сказать «нет».

— Есть! Папа, пойдем собак покормим.

Как ни пытался Славик разделить косточки между своими друзьями поровну, ничего у него вышло. Собаки проглотили все в мгновение ока и теперь прыгали вокруг, тявкали, заглядывали в глаза.

— Нет у меня больше! — чуть не плакал Славик. — Правда, нет ничего. Дайка, как не стыдно — ты и так больше всех съела! Эй, вы куда?

Стая, как по команде, оставила своего вожака и молча бросилась на улицу; Славик — вдогонку.

— Слава! — крикнул Борис. — Куда? Назад!

Славик только отмахнулся.

«Вот зараза!» — чертыхнулся Борис, бросил окурок и, не особо спеша, двинулся следом. Собаки уже были на улице, скопились у дороги кучкой, поджав хвосты и взъерошив шерсть. В трех метрах от них, тоже взъерошив шерсть и оскалив клыки, стояла еще одна собака, а у ее ног лежало что-то похожее на палку колбасы. «Где она колбасу надыбала? — удивился Борис. — Да это же Славкин любимчик — Дейк. Во дает!»

— Папа! Па-па! — завизжал Славик. — Па-па! Дейк, зачем!.. Па-па-па-а!!

Борис рванул с места, растолкал огрызающихся собак, схватил сына.

— Что, Слава, что? Укусили?

Славик, мелко дрожа, уткнулся лицом в плащ отца и вытянул руку, показывая куда-то пальцем. «Ира сейчас бы сказала — не показывай пальцем», — мелькнула неуместная мысль. Борис глянул, и у него по спине побежал холодок. Палец сына указывал на Дейка. Тот стоял, вздыбив шерсть и грозно оскалив клыки, не желая никому отдавать свою законную добычу. Только добычей была отнюдь не палка колбасы.

В ногах у Славкиного любимчика лежала окровавленная человеческая рука без кисти.

— Папа! — сквозь слезы выдавил Славик. — Он же никого не загрыз? Правда, папа? Правда? Ты посмотришь? Он из того двора ее притащил!

Посмотреть оказалось не просто: собаки словно взбесились, и впускать Бориса в заброшенный двор не хотели. И только, когда подошли отец и Алик с Мовлади, стая сдалась.

— Наверное, вон там, — сказал Алик, показывая на дом с обвалившейся стеной, выбитыми окнами и почти без крыши.

Как ни странно, дыра в потолке оказалась совсем небольшой.

— Это не бомба… — задумчиво протянул Мовлади. — Осторожней!

Борис споткнулся о валяющийся поперек комнаты почти целый шифоньер, рука нащупала на полу что-то круглое. Борис поднял, поднес к свету: на ладони лежали металлические шарики. Маленькие, гладкие, совсем не страшные.

То, что недавно было человеком, лежало у стены. Заросшее седой щетиной, старое изможденное лицо смотрело одним застывшим глазом в потолок, второго глаза не было. Почти не было и правой стороны лица — Бориса чуть не вырвало. Не было и оторванной по локоть правой руки, только валялась неподалеку в лужице крови побитая осколками кисть.

— Тут еще есть! — крикнул из-за стены Алик. — Помогите!

Сгорбленная аккуратная старушка лежала на кухне, вернее там, где когда-то была кухня. Из-под платка выбивались седые волосы, глаза смотрели через дыру на небо, а на тонких, высохших губах застыло странное выражение. Старушка будто бы улыбалась.

— Вера ее звали, — сказал отец. — Значит, это там Петр лежит. Ох, любил же он выпить.… Мужики, похоронить бы…