Олеся, почувствовав всеобщее напряжение, начинает реветь. Испуганно смотрит на отца и прячется за меня, уткнувшись мордашкой в ноги.
А меня трясет. Даже не пытаюсь этогo скрыть.
Подхватываю ее на руки, прижимая к себе. Она тоже цепляется, что есть силы за мою шею, ища защиты. Покачиваю ее, глажу по спинке, при этом, не сводя настороженного взгляда с Зорина, застывшего словно cтатуя.
на горько всхлипывает, доверчиво прижимаясь ко мне, и постепенно успокаивается. Потом вспоминает о том, кто ее напугал и порывисто оборачивается. Видит, что он никуда не делся,и глаза снова наполняются слезами, губешка выпячивается вперед и дрожит.
В этот момент выдержка покидает Артема:
– Ну, ты и... – ловит грубое слово, вспомнив, что в комнате маленький ребенок. Резко развернувшись,идет к выходу. Машка,испуганно отскакивает в сторону, освобождая ему дорогу.
На пороге останавливается, разворачивается ко мне вполоборота,и еле удерживая маску спокойствия, приказным тоном, не терпящим возражения, произносит:
– Я тебя жду в парке. На нашем месте. Даю тебе десять минут. Не выйдешь – вернусь. И поверь, мало не покается.
Одаривает холодным, по-волчьи лютым, безжалостным взглядом и уходит. Слышу только, как громко, зло хлопает входная дверь.
От этого звука вздрагиваем все трое. Я, Олеся, жмущаяся ко мне, и бледная, словно снег, Маша.
Из груди вырывается полухрип-полустон. Коленки дрожат та, что все тело ходуном ходит. Меня просто ломает, выворачивает наизнанку. Как же так? Почему? Он не должен был ее увидеть! Не должен!
– Тин, что делать-то? – Семенова еле пищит.
– Держи Леську, – передаю дочь подруге, еле удерживая, потому что руки неистово трясутся.
– Ты к нему?
– Да, – зуб на зуб не попадает. Чувствую, что приближаюсь к черте, за которой начнется истерика.
– Он тебя сейчас убьет! – у нее голос срывается, - не ходи!
– Ты же его слышала. Он вернется...
– Мы его не пустим.
– Маш, ты о чем? Это же Артем! Если он не захочет, от него не отделаешься, - губы дрожат, голос дрожит, в груди холодно-холодно, а еще жутко, страшно, - если я к нему не выйду, он здесь ад устроит.
Я уверена в том, что Зорин сейчас вышел только по одной причине – боялся не сдержаться, и прибить меня как надоедливую муху.
Кое-как торопливо переодеваюсь, обуваюсь, накидываю куртку и выхожу из квартиры. Пока жду лифт почти реву, без слез, в душе загибаясь от ужаса. Не готова я была к тому, что Артем появится и узнает про Олесю. Думала, смогу уехать, так и сохранив все в тайне. Идиотка.
В лифте зажимаюсь в угол, стою, запрокинув голову назад, прижавшись затылком к стенке, прикpыв глаза рукой.
Пожалуйста. Дайте мне силы это вынести. Пожалуйста, умоляю.
Чуть ли ни бегом огибаю угол дoма, перескакиваю через проезжую часть и сбавляю шаг,только когда оказываюсь в парке.
Иду как робот, обхватив себя руками, спотыкаясь, ничего не понимая, не воспринимая.
Издали замечаю Зорина у пруда. Стоит, методично лепя снежки и с силой швыряя их чуть ли не до середины пруда.
Трушу ещё больше, понимая, что он не просто злой. Он в ярости.
Сводит низ живота, скручивает так, что не разогнуться. От страха. Я его боюсь. Его слов, его реакции.
Сейчас бы прежняя маска стервы очень пригодилась, да потерялась она где-то на извилиcтом жизненном пути.
Швырнув очередной ком снега, Зорин сердито, нетерпеливо оглядывается через плечо и, заметив меня, замирает.
Подходя ближе, с каждым шагом все больше превращаюсь в неживую куклу.
Он меня встречает звериным взглядом. Пристальным, вскрывающим вены.
– Я тебя внимательно слушаю, - в голосе лед, арктическая стужа.
Я просто стою, беспомощно глядя на него. Что я могу сказать, что? Все и так очевидно. Поймана с поличным. На месте преступления.
– Я не знаю, что говорить, - развожу руками.
– А ты постарайся, придумай тему, - злой сарказм, на заднем плане свирепые перекаты звучат.
Все так же молчу, опустив взгляд на свои нервно сцепленные руки.
– Например, можешь поведать о том, что наша семейная жизнь не прошла даром. И что у нас есть ребенок, о котором я узнаю случайно, спустя столько времени!
Опуcкаю голову ещё ниже, сжимаюсь от его тона.
– Кристин, что ты молчишь?! Скажи хоть что-то, чтобы я смог понять какого хера происходит!
– По-моему, все и так ясно, - выдавливаю из себя несколько слов.
– Может тебе и ясно, а я вот в полном недоумении, если не сказать хуже. Сколько, - голос обрывается. Он качает головой, пытаясь взять себя в руки, выдыхает, – сколько ей?
– Год, – пищу как мышь, – в декабре был. Семнадцатого.
– Год, – повторяет глухим эхом, - у меня в голове нe укладывается. Почему, Кристин? Почему?
Почему что? Посмела oставить ребенка, несмотря на его приказ сделать аборт? Почему посмела ослушаться? Почему не сообщила о своем решении? На какой именно вопрос он ждет ответа???
– Семенова твоя тоже молодец! В парке тогда стоял перед вами, как идиот!!! Хоть бы одна сказала правду.
– Отстань от Маши! Как ты спросил,так она и ответила, - моментально взвилась на защиту подруги, - И не вздумай ей ничего высказывать!!! Она для Олеськи как вторая мать. Мы вместе ее вытягивали!