Нас время учило…

Тяжелый смрад, исходящий от поносящих детей, преследует меня до выхода. Июльская ночь встречает прохладой, ветерком и приносит облегчение.

Зина Тютикова

Мой отец Николай Михайлович Тютиков был начальником цеха завода «Арсенал». После его смерти в мае 42-го мама пошла работать ночной няней в детский дом. Моя восьмилетняя сестра Ира умерла от дистрофии в марте 42-го, а в июле мы с мамой и трехлетней Маринкой эвакуировались вместе с детдомом из Ленинграда.

Дорога была тяжелой. Мама целиком была занята со своими дошколятами, а все наши вещи – несколько узлов и Маринка были на мне. Маринка очень ослабела, поэтому я ее носила все время на руках. Мне тогда было тринадцать лет.

В Кобоне, когда мы пересаживались с парохода на поезд, я усадила сестренку на узлы и начала переносить их один за другим за десять пятнадцать шагов, потом возвращалась за следующим узлом, потом Маринку снесу и так дальше. Помочь было некому, кругом народ слабый, о себе думали.

В поезде нас начали хорошо кормить, появились даже сливочное масло и сгущенка. Наверное, их нельзя было давать Маринке, потому что она была очень слабенькая, но хотелось быстрее ее поправить. А вышло хуже – у нее начался кровавый понос. Лекарств не было. Маринка прожила еще месяц и умерла в сентябре.

Надя Каштелян

В поезде нас кормили хорошо, только мне было все не наесться. Только и думалось, как дожить от завтрака до обеда, от обеда до ужина.

Когда приехали в Кобону, нас кормили, но мне показалось, мало. Я пошла в соседний огород, нашла там за сараем много лебеды, рвала ее и ела до сытости. Там же на Ладоге, у меня украли чемодан со всеми моими вещами.

Когда мы потом приехали в Угоры, пошли в деревню и поменяли наши чистые школьные тетрадки и блокнотики на картошку. Хозяйка нам наварила, поставила на стол целый большой чугун, и мы всю эту картошку съели прямо с шелухой.

Из дневника М.С. Разумовской

Весь день в лихорадке и сутолоке беспрерывной работы, а вечером старших ребят разместили по каким-то домам: улеглись вповалку на полу, положив под голову рюкзаки или вещмешки.

Ранним утром следующего дня началась погрузка в эшелон дальнего следования, который должен был везти нас далеко на восток, в безопасный район России.

Грузили лихорадочно быстро, тюки просто кидали в тамбуры вагонов. Состав двинулся. Сначала медленно, потом набирая скорость.

Началось растаскивание вещей по вагонам и размещение их под полками, на полках и на полу. Мы распороли тюки с матрасами, и вагон приобрел почти жилой вид. Скоро все дети, измученные обилием впечатлений и кратковременными ночевкам, крепко уснули, и даже к еде их невозможно было разбудить.

Ехали без комфорта. На нижних полках спали по два человека. На полу, на тюках между полками спал еще один. Когда ночью вдруг раздавались вопли, это означало, что слезавшие с верхних полок наступили на спящего на полу.

26 июля 42-го года. Опять стучат колеса. Уже третьи сутки, как мы едем на восток. Уже проехали Волхов, Тихвин. Сегодня была остановка в Пикалево. Едем медленно, подолгу простаивая на неизвестных железнодорожных разъездах, а иногда в поле или лесу. В вагоне душно. Июльское солнце раскаляет железо. Тяжелый запах испарений, пота, давно немытых тел и нестиранного белья.

Едем уже третьи сутки. Я продолжаю знакомиться с детьми. Каждый день новые впечатления, новые характеры. Мне интересно.

Олег Громов, племянник Ольги Александровны. Родители погибли в блокаду. Красивый сильный мальчик. Мужественное лицо, светлый чуб, голубые глаза. Спокойный, уверенный в себе, всегда готовый прийти на помощь, на выручку. Про таких говорят – «надежный».

Ника Бобровская – сгусток энергии, доброжелательности, улыбчивости. Выделяется из всех детей цветущим видом, бодростью и работоспособностью. Румянец во всю щеку – кровь с молоком!

Женя Ватинцев – живой разболтанный веселый мальчишка. Музыкален. Любит петь, быть в центре внимания.

Забавный и хитрый Мустафа. По-русски говорит скверно, но рассуждает много. Ссорится со всеми, не переставая улыбаться. Не знает разницы между своим и чужим и одевается в то, что лежит рядом. Вот очередная ссора с Сонькой Сулеймановой, которая, не обнаружив своих тапок, свесила с верхней полки над Мустафой голые ноги и запричитала, требуя свои туфли.

– Сонька, говнюк, чего ноги свесил, как рак?

– Сам говнюк! Отдай мои туфли!

– Нет у меня твоих тухль. Это мои тухли.

– Нет мои!

– Иди на куфню. Спроси этого, как его… тетю Лиду. Наверное, он забрал. Общий смех в вагоне. Девочки за Соньку, мальчишки за Мустафу. Тема еды на время забыта.

Мустафа был одним из самых слабеньких. Он целыми днями лежал, любил, чтобы за ним ухаживали, в еде был капризен. Положение ослабленного позволяло ему не вставать и не мыться, часто стонать и лежать с голым задом. Когда ему пеняли на это, он невозмутимо отвечал:

– А жарко. Могете отвертеться и не глянуть.

Его жалели. До тех пор пока не застукали: ночью после двух суток лежания и стонов он встал и выпил двухлитровый бидон со сладким чаем. Потом бодро влез на полку и застонал снова.