Нас ждет Севастополь

— Пишет, — сдавленным голосом ответил Логунов. — По письмам будто незаметно, что с якоря сорвалась. В каждом письме поцелуев сотни, сообщает, что тоскует, ждет. Вот мои мозги и раскорячились. Кто прав? Позаочь-то трудно разобрать. Эх, попасть бы на денек домой! Ежели гуляла с теми ласкобаями, что бронью обзавелись, — голову долой! А ежели блюла себя, то тем, кто наговоры делал, — кишки вымотаю! Огневался я — страсть!

Его выразительное лицо, чуть тронутое оспой, исказилось от гнева, в цыганских глазах сверкнуло жестокое выражение.

— Дурак ты! — резко оборвал его Гучков. — Спокойнее надо быть, жене больше верить.

Логунов взъерошил рукой волосы и скривил губы.

— Не могу быть спокойным! — зло выкрикнул он. — Душа не на месте. Тут воюй, кровью собственной умывайся, а там тыловики-броневики будут с моей женой забавляться.

Гучков с осуждением покачал головой:

— Ужас какой… Случайно ты не знаком с таким мужчиной — Отелло прозывался?

Логунов сердито фыркнул.

— Я с тобой всерьез, а ты… — проговорил он с обидой. — Понимаешь, силы мои от этого убавляются, думки душат, воюется хуже. А ты, батя, чего не поддерживаешь меня?

Щурясь от солнца, Гриднев не спеша произнес:

— А чего тебе, друг мой ситцевый, сказать? Ежели загуляла, значит, плохую девку в жены выбрал.

— Она хорошая была, — живо отозвался Логунов. — Радетельная.

— А раз хорошая, то верить в нее надо. Данило правильное замечание сделал, — уже сердито проговорил Гриднев, топорща усы. — Кобелиную философию развел! Ты, если зрение меня не обманывает, вместо дозволенных ста граммов еще столько же хлебнул.

— Хлебнул. Ну и что? Сменял на сахар.

Гриднев подмигнул Гучкову и усмехнулся в усы.

— Трофим, Трофим, не пей весной лишку, — в голосе Гриднева зазвучали теплые нотки. — Весна и без того пьянит человека. Весной у человека избыток нежности. В мирное время эту нежность на девушек и жен расходовали. А во время войны куда ее денешь? На гитлеровцев?

— Тьфу! — сплюнул Логунов. — Скажешь же…

— Не тот объект, — продолжая усмехаться, согласился Гриднев. — Так вот и копится эта самая нежность, наружу не выливается. И муторно человеку делается, накаляется он до предела. Плесни на него, вода зашипит. Плеснули на тебя каким-то подметным письмом, вот и зашипел ты. Скажи, что не так?

Логунов закрыл ладонями лицо и ничего не ответил.

— Дай-ка мне то письмо. Прочту на досуге.

— Возьми, — Логунов вынул из правого кармана брюк письмо в синем конверте, сложенное вдвое, и протянул Гридневу.

Не читая, Гриднев спрятал его в нагрудном кармане.

— Может, и верно говорите вы, — остывая, вздохнул Логунов. — Сосет у меня на сердце. Моя Дуня баская, кровь с молоком. На нее всяк заглянется. Эх, дожить бы…

Он махнул рукой, лег на спину и устремил взгляд в сине-голубое бездонное небо.

— А что такое баская? — спросил Гучков.

— На Урале так говорят. Красовитая, значит, — ответил Логунов, не поворачивая головы.

— В нашей МТС как-то весной приключилась такая история, — начал Гриднев, тоже поворачиваясь на спину. — Надоело жене агронома дома сидеть. Пошла работать учетчиком в тракторную бригаду. А в бригаде все мужики…

Ему не удалось рассказать, что произошло с женой агронома: на лужайку прибежал Байсаров. У него был радостно-возбужденный вид.

— Ага, вот вы где! — воскликнул он и протянул Логунову письмо: — Почтальон почту принес. Получай.

Повернувшись на живот, Логунов торопливо распечатал письмо и прочел: «Троша, разрешите вас побеспокоить и передать лично от себя свой скучный и чистосердечный пламенно-горячий и любимый привет с крепким любимым поцелуем и с крепким рукопожатием вашей правой ручки».

Писала Дуня. Прочитав письмо, он бережно свернул его и спрятал в карман. Потом повернулся к Гучкову и с некоторой растерянностью сказал:

— Понимаешь, какое дело, назначили Дуню бригадиром полеводческой бригады.

На его лице отразилось и изумление, и радость.

Гучкову никто писем не слал. Каждый раз, когда почтальон приносил в роту письма, он мрачнел и уединялся. Так и сейчас, когда Байсаров подал Логунову письмо, он лег лицом на плащ-палатку и закрыл голову руками.

При словах Логунова он поднял голову и без улыбки сказал:

— Почетом, видать, пользуется. На такую должность мокрохвостку не поставят. Голову иметь надо. А ты с подозрениями. Смотри не обидь.

— Я еще не отписывал ей о своих подозрениях.

— И не надо. Интересно, как там, в тылу, живут?

— Пишет, что все бабы дружно работают. У них соревнование. Кто лучше поработает, тот поедет с делегацией Челябинской области на фронт. В области готовят эшелон подарков.

— И вдруг тебе повезет. Приедет твоя Дуня и повиснет на твоей шее.

— О! — только и мог выговорить Логунов, блаженно улыбнувшись.