Нас ждет Севастополь

— Как это хорошо, что пришла. Я даже очумел от радости.

— Так уж и очумел…

В ее черных глазах сверкнули веселые огоньки.

Новосельцев пригласил ее в каюту.

— Чаем угостишь?

— Обязательно.

— Я замерзла… Такая промозглая погода…

Войдя в маленькую каюту, Таня с интересом оглядела ее.

— На этой койке я спала! — воскликнула она, садясь. — Помнишь? А узкая какая! С нее можно свалиться даже в тихую погоду. Удивительно, что тогда я не свалилась. А столик…

Она смущенно умолкла, увидев на столике под стеклом свой портрет.

— Я тебе не дарила…

— Сам добыл, — в замешательстве проговорил Новосельцев.

Эту фотографию он самовольно вынул из альбома, когда однажды был в гостях у Тани за месяц до войны.

— Довоенный снимок, — Таня наклонилась над столиком. — Ой, какая была! Совсем девчонка. Какая смешная прическа! А платье!

Она невольно вздохнула, охваченная воспоминаниями.

— Ты сейчас еще лучше! — горячо произнес Новосельцев.

— Не говори глупостей, — Таня нахмурила брови.

Ей стало грустно. Фотография напомнила ей о беспечной и веселой юности, об отце, о хлопотливой матери, об уютном домике на Корабельной стороне. Все ушло в прошлое…

— На обороте есть надпись? — спросила Таня после минутного молчания. — Дай подпишу.

Новосельцев поднял стекло, вынул портрет и в нерешительности посмотрел на Таню, раздумывая. А вдруг она не вернет, скажет, что не дарила.

— Для меня эта фотография дорога, — тихо сказал он.

Таня улыбнулась, но улыбка у нее вышла печальной.

— Не отберу, Виктор. Только, чур, не читать, что напишу, до завтрашнего дня.

— Даю слово.

— А сейчас отвернись.

Новосельцев вышел из каюты и сказал матросу, чтобы кок принес чай.

Через минуту на столе дымился чайник. Виктор достал из шкафчика сахар и пачку печенья.

— Я так замерзла, — виновато проговорила Таня, торопливо наливая в стакан чай. — В твоей каюте тоже холодно. Неужели все время так?

— Нет, не всегда. Когда катер на ходу, тогда тепло. Сейчас ремонт. Может быть, хочешь вина?

— В чай две ложечки, — согласилась Таня. — Чтобы согреться, — и она смущенно улыбнулась.

Выпив два стакана чаю, Таня сказала:

— Пойдем к нам. У нас скоро будет митинг, потом концерт.

— Куда это — к нам?

— В куниковский отряд.

Новосельцев удивленно посмотрел па нее.

— Ты разве там? Куников же только добровольцев принимает.

— Я тоже добровольно записалась.

— И тебя Куников взял?

Таня обиженно поджала губы.

— А что я, хуже других?

Новосельцев сообразил, что сказал не то.

— Ты меня не поняла, — виновато сказал он. — Я хотел сказать, что тяжело тебе будет…

— Куников меня предупредил об этом… — И, не давая Новосельцеву времени для возражений, вынула из кармана расческу и предложила: — Дай я тебе сделаю прическу, — голос ее был весел и беззаботен. Она распушила волосы на его голове.

Лейтенант зажмурился от удовольствия.

— Может быть, на твоем катере придется высаживаться, — промолвила Таня, касаясь пальцами его лица.

— Мой не пойдет. На ремонте.

— Жаль, — с искренним огорчением сказала она. — Ты не ответил, пойдешь ли со мной в клуб?

— Сейчас не смогу, немного позже.

— Приходи попозже.

Таня спрятала гребешок, встала и взяла шапку.

— Мне пора. Проводи меня немного, — и посмотрела на него таким ясным взглядом, что Виктор не мог совладать с собой, обнял ее и быстро заговорил:

— Хоть раз поцелуй, Танюша… Ну, разреши…

Таня мягко отстранилась:

— Не надо, Витя, ведь я тебе говорила…

— Эх! — вырвалось у Новосельцева. — Какая ты непонятная! Ведь если любишь…

Таня грустно улыбнулась и закрыла рукой ему рот.

— Я все знаю, Витя. Но сейчас мы с тобой хорошие, хорошие друзья. Я верю тебе, а ты мне… а остальное после войны… Если любишь, дождешься…

Она подала ему руку. Он молча пожал ее, боясь почему-то посмотреть девушке в глаза.

Проводив Таню до дороги, Новосельцев вернулся на катер.

До самого клуба, где должен был состояться митинг, Таня шла с улыбкой. «Милый Виктор, он все-таки любит меня и верит по-прежнему!» Ей и самой хотелось броситься ему на шею и крепко поцеловать, так, чтобы голова закружилась. Но она сдержала себя. Нельзя нарушать клятву, данную после смерти отца и матери. В мире есть два великих чувства — любовь и ненависть. Сейчас советским человеком должна владеть только ненависть к фашистским захватчикам. А любовь следует приберечь до лучших времен, когда придет победа над врагом. Это так ясно. Почему Виктор этого не поймет?

Около клуба Таня неожиданно встретилась с капитаном Уздяковым. Она его сразу узнала и первой окликнула.

— О, кого я вижу! — с радостным изумлением воскликнул Уздяков. — Неужели Таня? Рад, рад приветствовать советскую Жанну д'Арк! — и он поднес руку к козырьку фуражки.

Таня смутилась и с укором заметила:

— Вы всегда, Илья Давыдович, преувеличиваете. Для чего такие сравнения?

Уздяков снисходительно улыбнулся:

— Гиперболы и метафоры скрашивают нашу серенькую жизнь.

— Я бы не сказала, что у нас жизнь серенькая.