Нас ждет Севастополь

Он развернул плащ-палатку и наклонился над пленным. Тот тяжело дышал, закрыв глаза. «Хлипкий», — обеспокоенно подумал главстаршина и приказал Логунову перевязать пленному голову.

Артиллерийская стрельба стала затихать. Кондратюк предложил ползти.

— Трохи подождем, — сказал Семененко, глянув на часы. Закончив перевязку, Логунов заметил главстаршине:

— Тяжелая у тебя рука.

— Да я вроде бы легонько, — оправдывался Семененко, — чтобы малость очумел.

— Ничего себе — легонько…

Вспыхнула перестрелка на кладбище и горе Колдун. По-видимому, там действовали разведывательные группы. Неожиданно где-то в городе раздались звуки, похожие на крики сотен ишаков, и через несколько секунд вся Станичка оказалась в море огня, раздались десятки мощных взрывов.

— Ого! — ахнул Логунов, невольно прижимаясь к Семененко. — Вот это дали огоньку!

— Из шестиствольных минометов накрывают, — хладнокровно заметил главстаршина. — Термитом снарядили.

— А страшновато, — признался Логунов.

— Наши «катюши» пострашнее, — вставил Кондратюк.

— Ша, — цыкнул Семененко. — Забыли, где находимся? Не у тещи…

Разведчики замолчали. Семененко настороженно огляделся по сторонам.

Высоко над их головами что-то тяжело прошелестело, и по ту сторону Безымянной высоты раздались три тяжелых взрыва. Затем еще и еще.

— Наши с того берега заговорили, — обрадовался Семененко. — Глушат батареи.

Действительно, вражеские батареи, клавшие снаряды и мины перед стыком своих частей, замолкли. Семененко глянул на часы и скомандовал:

— Поползли. Треба использовать момент.

Решили ползти к проходу в проволочном заграждении, хотя туда и было дальше. Семененко и Логунов тянули плащ-палатку с пленным, а Кондратюк сзади прикрывал их.

По пути им попалось несколько свежих воронок, вырытых снарядами. Разведчики ускорили движение, опасаясь нового налета вражеской артиллерии.

Подле проволочного заграждения разведчики остановились. Кондратюк двинулся искать проход. Нашел он его быстро и дал знак Семененко и Логунову. Подтащив к проходу пленного, Семененко окликнул сапера. Ответа не последовало.

— Уполз, наверное, — высказал предположение Логунов.

Семененко пролез под проволоку и тут увидел лежащего сапера с раскинутыми в стороны руками. Главстаршина взял его за руку. Она была холодная.

— Убит, — сказал Семененко. — Вынести треба.

Вскоре разведчики выползли на дорогу.

А через минуту вражеские батареи опять открыли заградительный огонь по ту сторону проволочного заграждения.

Уже рассвело, когда разведчики привели пленного на НП командира бригады. В санчасти батальона пленному перевязали голову, дали стакан вина, и он теперь чувствовал себя сравнительно неплохо. Но при виде высокого, с огромной бородой и черными пронзительными глазами полковника он испуганно ахнул и тяжело опустился на землю.

Не обращая на него внимания, Громов шагнул навстречу Семененко, обнял и поцеловал его. Потом поцеловал Кондратюка и Логунова.

— Молодцы! — пробасил он. — Объявляю благодарность. Честь бригады спасли.

— Повезло, товарищ полковник, — смущенно улыбнулся Семененко.

Он всегда чувствовал себя в присутствии начальства смущенно, а тут еще командир бригады обнимает и целует его. От смущения на его щеках проступили даже красные пятна.

Полковник положил ему на плечо руку и, щуря в ласковой усмешке глаза, проговорил с теплотой:

— Не скромничай, Павло! Иди отдыхай, а вечером мы встретимся. — Он кивнул Глушецкому: — Идите и вы. Загляните по пути к моему заместителю по тылу. У него приготовлен подарок для Семененко и его товарищей.

Через час Семененко, Логунов и Кондратюк сидели в землянке и распаковывали подарок полковника. Громов расщедрился. В фанерном ящике оказались две бутылки коньяку, большой кусок сала, четыре банки мясных консервов, круг копченой колбасы, четыре головки чеснока. В военное время это был прямо-таки роскошный подарок.

— Давно не пробовал сала, — облизнулся Кондратюк и принялся нарезать его на куски.

— А коньячок! — прищелкнул языком Логунов. — В жизни не пробовал.

— Налягай, хлопцы, — пригласил Семененко всех, кто находился в землянке.

Минут через тридцать от подарка осталось только воспоминание.

Семененко выпил стакан коньяку, но закусывать не стал, заявив, что пропал аппетит. Он только пожевал дольку чеснока. Зато Кондратюк ел за двоих. Он натер хлеб чесноком и, поведя курносым носом, приговаривал:

— Запах-то — как от домашней колбасы. Кто пробовал кубанскую домашнюю колбасу? Кто ее не едал, тот, скажу вам, многое в жизни потерял.

Его щеки лоснились, а глаза сверкали от удовольствия. Семененко сначала глядел на него бездумно, а потом неожиданно рявкнул:

— А ты украинскую пробовал?

И, не дожидаясь ответа, нахмурил брови и басом запел:

"Iхав козак на вiйноньку:
«Прощай, прощай, дiвчинонько.
Прощай, миленька, чернобривонька,
Я "iду в чужу сторононьку!..»

Пропев первый куплет, он словно в раздумье произнес: — Щось стало муторно на душе, Федя, — он тронул его за руку. — Выпроси у старшины бутылку водки. Хочу заглушить…