Она достала из кармана бинт и забинтовала голову лейтенанта, потом отерла с его лица кровь. Держась за Семененко, Глушецкий встал на ноги, несколько раз глубоко вздохнул и нетвердо проговорил:
— Могу идти…
— Только идти вам к берегу, — заметил Семененко.
Глушецкий огляделся. Впереди шла ленивая перестрелка, и он догадался, что наши остановились и залегли. По мысу, району тридцать пятой батареи, маяку, по бухтам неистово била немецкая артиллерия. Лагерная балка тоже вся была в огне. «Отсекли нас от мыса, — подумал он. — Идти сейчас к берегу просто невозможно — добьют». Он сказал об этом Семененко.
— То так, — согласился главстаршина и вдруг вспомнил о тропинке из военного городка к берегу, о которой напомнил ему Борис Мельник.
Однако сомнительно, чтобы лейтенант ночью нашел эту тропинку.
— Вот шо, лейтенант, — подумав, предложил главстаршина, — идите вон в ту сторону, где пригорок. Там дожидайте меня. Дивчина нехай тоже туда идет. Я трохи помаячу тут, а под утро нам все равно придется отходить, бо силенок не хватит держаться. По тропке спустимся вниз.
Глушецкий отрицательно махнул рукой, наклонился и взял автомат.
— Надо туда, — сказал он, показывая в сторону, где залегли солдаты и матросы.
Он сделал несколько шагов по дороге и вдруг почувствовал такое головокружение, что чуть не упал. Семененко его поддержал и решительно заявил:
— Все, товарищ лейтенант. Давайте обратно. А ну, дивчина, веди лейтенанта!
Опираясь на плечо девушки, Глушецкий пошел к берегу. Семененко проводил их глазами и, сойдя с дороги, направился к мысу Фиолент, где шла стрельба.
Утром немцы бросили в бой танки и свежие войска. Моряки и солдаты были вынуждены отступить к тридцать пятой батарее. Опять весь мыс оказался под шквальным огнем артиллерии. Но и в этот день гитлеровцы не овладели Херсонесом.
Семененко, Глушецкий и девушка, которая перевязывала его ночью, под утро спустились по тропке к берегу. Подняв голову, Глушецкий увидел, что скалы высоко вознеслись над морем. Семененко нашел углубление в скале и предложил здесь располагаться. Пройдя дальше, он, к своему удивлению, увидел людей. Кто-то лязгнул затвором, и Семененко торопливо сказал:
— Свои, свои.
— Из какой части? — раздался резкий голос.
— Громовской бригады.
— Проходи!
Семененко пролез под нависшей скалой и очутился на широком и гладком, как палуба корабля, камне. Здесь он увидел несколько десятков севастопольцев: матросы, солдаты и неизвестно как оказавшиеся здесь две женщины. У одной из женщин на руках был ребенок.
— Здоровеньки булы, — стараясь быть веселым, проговорил Семененко. — Чи не рейдовый катер дожидаете? Приходили корабли?
— А ты что, не видел? — грубо отозвался матрос с забинтованной рукой.
— Я наверху был, — ответил Семененко.
— Что там?
— Ночью мы их гнали до Фиолента, а сейчас они нас. Танки пустили. Наверху теперь немцы. Не выглядывайте, а то худо будет. Так приходили корабли?
— Приходило несколько катеров, за батареей ошвартовывались. Мы сигналили, но к нам не подошли.
— Перегружены, видать, — вставил слово худощавый матрос.
— Да, дела, — задумался Семененко.
Он вернулся к лейтенанту и сел рядом на камень. Вскоре рассвело, и Семененко увидел под скалами сотни людей. Наверху грохотали взрывы. Многие снаряды рвались в воде.
— История, — протянул главстаршина, косясь на девушку в поношенном пехотном обмундировании, которая, нахохлившись, сидела поодаль. — Мертвой хваткой берут нас.
Он вскинул вещевой мешок, вынул котелок, зачерпнул воды и стал умываться. Не вытирая лица, сел, закурил и стал вслух рассуждать.
— А дальше шо? Сверху нас не достанут, а вот ежели с моря подойдет какая вражья посудина, то нас за милую душу посекут из пулеметов.
— Не каркайте раньше времени, — резко оборвала его девушка.
Семененко посмотрел на нее так, словно впервые увидел, и добродушно спросил:
— Как звать, сестрица?
— Таня.
— Где раздобыла? — спросил он, заметив лежащую около ее ног снайперскую винтовку.
— В детском магазине купила, — ядовито ответила она.
Семененко укоризненно покачал головой.
— Ой, дивчина, горда, как погляжу. Меня интересует твоя воинская специальность. Чи санинструктор, чи кто?
— Снайпер, — уже миролюбиво ответила девушка.
— А фамилия твоя какая?
— Таня Левидова.
— Не чул. Про Людмилу Павличенко чул, а про тебя…
И он пожал плечами.
— Так то знаменитый снайпер, а я не знаменитая. Нас таких много.
— Мабуть, так, — согласился Семененко.
Лежавший до сих пор без движения Глушецкий открыл глаза и приподнялся. Таня подошла к нему и предложила:
— Давайте перевяжу голову.
— Плесни на меня водой, Павло, душно, — попросил лейтенант.
Семененко зачерпнул в котелок воды и стал поливать ему на лицо. Потом Таня сделала перевязку. Увидев, как ловко она перевязывает, Семененко одобрительно заметил:
— Добрая была б медицинская сестра.
— А я и была сестрой, — отозвалась Таня.
— Чего ж специальность переменила?
— Вас забыла спросить.
Главстаршина прищурился, покачал головой: ершистая дивчина.
Окончив перевязку, Таня сказала лейтенанту, что рана не опасная, кость не задета.