Нас ждут

Недели через две после этого ехал я с родителями в гости на такси. Переезжали мы какой-то мостик через какой-то промышленный ручей: в него со всех сторон трубы впадали — по берегам деревья росли, и вдруг мелькнула за деревьями та красная стена, из которой мы вылезли тогда к нашему «необитаемому острову», и над этой стеной — высокая труба, и на трубе этой выложено белым кирпичом — 1924, и из трубы этой валит дым, то есть расположен за этой стеной обычный завод, и всё! И абсолютно ничего таинственного там нет. Только в возбуждённом воображении Гаги могла появиться идея об открытии нами какой-то таинственной земли!

Когда возвращались мы из гостей —- уже темно было там, ничего не видно — и хорошо!

Наутро встретились мы с Гагой в школе и, не сговариваясь, о другом заговорили, как будто не было никакого подземного путешествия!

И вот — число я хорошо запомнил, потому что было это накануне Первого мая, — лежал я на диване, как обычно. Объелся за ужином блинов, а точнее, оладьев. Пошевелиться не мог. Глаза сладко слипались.

И вдруг звонок!

Абсолютно некстати!

И появляется, ясное дело, Гага, кто же ещё? Кто же может ещё настолько некстати появляться?!

И по глазам его вижу — вернее, даже по одному его глазу: он ко мне профилем сел, — что появилась у него очередная безумная идея!

— Спишь? — с безразличием спрашивает.

— Сплю, — говорю. — А что? Лучше спать, чем делать глупости!

— Думаешь?

— Уверен!

— Прости, что я тебя поднимаю, — изысканно-вежливо Гага говорит, — но, может быть, выйдем на секундочку во двор?

— А дальше?

— Нет, только во двор. Этим и ограничимся.

Встал я, оделся, хотя не очень-то верил, что он двором ограничится. Вышли во двор. Во всех почти окнах свет горит: понятно, завтра праздник, люди готовятся. Вот в моём окне, на втором этаже, бабушка показалась. В другом окне, тоже на втором этаже, Гагина мать встала на подоконник, свесилась, какую-то банку между стёкол поставила. Всё обыкновенно. Спрашиваю:

— Ну что?

Гага говорит:

— Здорово, а? Почти все окна горят!

Посмотрел я на него с изумлением: совсем уже, что ли, умишком ослабел, вытащил меня во двор, чтобы я посмотрел, как окна светятся в доме?!

— Да... здорово горят! — чему-то радуясь, Гага говорит. — Одно только не горит... Не знаешь, это в моей квартире или в твоей?

Посмотрел я: действительно, одно окно на нашем этаже тёмное. Ну и что?

— Не знаю, — говорю, — в чьей это квартире, в твоей или моей, какая разница. Я у соседей редко бываю у своих, а тем более у твоих, так что точно не помню, чьё это окно. Судя по расположению, примерно посредине, оно и к твоей квартире относиться может и к моей. Могу идти?

— Да... Интересно, — Гага говорит. — А видел ли ты когда-нибудь, чтобы в окне этом свет горел?

— А почему бы ему там не гореть? — спрашиваю.

Но сам начал уже вспоминать...

Вообще, часто так было, что мы во дворе играли до темноты, видели, как в окнах начинал свет зажигаться, в одном, после в другом. И тоже мне стало вдруг казаться, что окно это, в самой середине окон второго этажа, всегда тёмным было.

— Ну и что? — Гагу спрашиваю.

— Не знаю, — он плечами пожал.

— То есть ты хочешь сказать, что это особенное какое-то окно?

Гага долго молчал, потом спрашивает:

— Не знаешь, случайно, сколько окон в нашей квартире, всего?

— У нас в двух комнатах — три окна, в кухне — одно и у Лидии Григорьевны с Борисом Ефимычем два. Шесть.

— Так. — Гага говорит. — У нас — три, в кухне — одно и у соседа-кочегара — одно. Складываем твои окна с моими, получается одиннадцать. Теперь сосчитай, сколько всего окон на втором этаже.

— ...Двенадцать! То есть ты хочешь сказать, что одно окно лишнее?

— Ну может, и не лишнее, — Гага говорит. — Но ясно, что оно ни к моей, ни к твоей квартире не относится.

— К чему же оно относится? Где же эта комната расположена, которая ни к моей, ни к твоей квартире не относится?

Гага только плечами пожал.

— Как же в эту комнату попасть? — спрашиваю.

— А думаешь, надо попадать? — Гага спрашивает.

«Так, — думаю, — всё ясно! Гага новую загадку изобрёл, и непонятно, в общем-то, что можно ему возразить!»

— Так... — говорю. — А какие окна рядом с этим тёмным окном находятся?

— Со стороны твоей квартиры — крайнее окно вашей комнаты, со стороны моей квартиры — окно кочегара. Но я смотрел, и с той и другой стороны никакого продолжения дальше нет, стена.

— Какого кочегара?! Того?

— Ну, который в кочегарке сидит, — спокойно на это Гага говорит.

— Та-ак... значит, между нашими квартирами какая-то комната, вход в которую неизвестно откуда?

— Видимо, — Гага плечами пожал.

— И что же там происходит?

— Откуда я знаю? — Гага говорит.

— И что ж это за комната такая, неизвестно? — спрашиваю.

— Я расспрашивал осторожно старожилов нашего дома, — Гага говорит. — Никто из них даже не догадывается, что одно окно в нашем доме всегда тёмное.

— Значит, это ты первый заметил?

Гага плечами пожал:

— Видимо, я.

— Ну и что теперь будем делать? — спрашиваю.

— Думаешь, надо обязательно что-нибудь делать? — Гага спрашивает.