Правда, в Шяуляе тоже не имелось никакой подсветки, вдобавок в таком дыму включать посадочные фары было нельзя, поэтому садились кто как умеет. Сначала – Борзов. За ним – Пресняков, ориентировавшийся по хвостовому огню командирской машины. Третьим на посадку заходил Василий Кузнецов, заместитель командира полка, хороший опытный летчик. И надо же такому случиться – у него ломается правая стойка, самолет, дав циркуля вокруг правого крыла, замирает прямо посреди взлетно-посадочной полосы. А огонек-то светит. Экипажи, находившиеся в воздухе, приняли его за обозначение места посадки. И началось…
Кто-то, в последний момент увидев замерший на полосе самолет, свернул в сторону и попал прямо на стоянку истребителей, разбив два или три «лавочкина». Еще один сел в противотанковый ров. Николаенко, буквально в последний момент успевший уйти на второй круг, приземлился к фронтовым бомбардировщикам «Пе-2», находившимся недалеко от Шяуляя.
Нашего командира дивизии тогда в Вильнюсе не оказалось, поэтому расследованием этого чрезвычайного происшествия занялся начальник штаба дивизии В. П. Попов. Он приказал мне взять «По-2» и доставить его в Шяуляй, чтобы лично разобраться в произошедшем. К тому времени уже пришло сообщение от Николаенко. Ему также не удалось обойтись без приключений, самолет подломил «ногу» и ожидал приезда ремонтной бригады.
А вот о Смолькове так и не было никаких известий. Стало окончательно ясно: сбившись с курса, он совершил вынужденную посадку. Прикинув возможное местонахождение его самолета по предполагаемому запасу топлива, мы с Поповым сели в тот же «кукурузник» и отправились на поиски…
…Какие бы сложные и могучие боевые машины ни освоил летчик, он всегда будет питать некоторую слабость к маленькому учебному самолетику, на крыльях которого впервые поднялся в небо. Простой, кажущийся с высоты приобретенного опыта несколько примитивным, он все равно навсегда остается родным, и волею судьбы вновь садясь в его кабину, ты как будто перемещаешься во времени, испытывая ни с чем не сравнимое удовольствие.
Проплывающий под крыльями зеленый лесной ковер создавал иллюзию мирного времени, и я на какое-то мгновение почувствовал себя мальчишкой-учлетом, направляющимся в зону для отработки фигур пилотажа…
Зацепившись в качестве ориентира за железную дорогу, ведущую в Двинск (сейчас – Даугавпилс), идем немного правее, детально рассматривая каждый клочок земли, хоть сколько-нибудь пригодный для посадки «Бостона». И вот на большом поле у лесной опушки вижу обгоревший остов разбитого самолета. «По-моему, наш, – екнуло в груди. – Надо садиться». Но, пройдя над полем на малой высоте, я буквально похолодел от увиденного – везде, где только можно было увидеть, находились… пни, оставшиеся после вырубки леса. «Неужели Смольков их не заметил…»
Нашли площадку поблизости и сели. Оказалось – действительно, «Бостон». Некоторое время мы так и простояли в оцепенении. Не хотелось верить, что вот так нелепо погиб опытный боевой экипаж…
Смотрим: в нашу сторону мужичок направляется, сутулый такой, и бредет как-то странно, как будто в прострации.
– Наверное, кто-то из местных, – сказал Попов. – Пойдем расспросим, может, он что-нибудь знает.
Тем временем мной овладело странное чувство, как будто что-то до боли знакомое есть в фигуре и походке этого человека, идущего нам навстречу, и с каждым шагом это ощущение все усиливалось. Вот уже стало различимо знакомое цыганское лицо… Да это же Смольков! Нет, не может быть… У него же черные волосы были, а этот совсем седой, до белизны… Взгляд такой незнакомый, застывший. Как будто сквозь тебя смотрит… И бороздки от слез на почерневшем закопченном лице…
Но это был именно он, мой командир эскадрильи. Сбившись с курса, Смольков проскочил много севернее Вильнюса и, исчерпав запас топлива, принял решение идти на вынужденную. Поле у лесной опушки сверху казалось идеально пригодным для посадки. Злосчастные пни, скрытые во тьме, остались незамеченными… Покинуть охваченный пламенем искореженный самолет смог только пилот. Погибли опытнейший штурман Герой Советского Союза Виктор Чванов и начальник связи эскадрильи…
– Я убил свой экипаж, – вне себе от горя повторял Сергей…
Тела погибших отправили для захоронения в Ленинград. Смольков полетел с ними в качестве сопровождающего. Может быть, Борзов рассчитывал, что эта небольшая передышка поможет Сергею прийти в себя, но неподъемный груз осознания собственной вины оказался слишком тяжким… Смольков не явился на аэродром к ожидающему его самолету. Оказалось, он, набедокурив в Ленинграде, получил пять суток ареста и после отбытия наказания возвратился в часть еще более подавленным. 27 августа, совсем немного времени спустя, он не вернулся с боевого задания…