Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца

– Уже совсем близко! – предупреждает стрелок-радист. «Где же ты спрятался! – Нервы натянуты до предела. – Покажись!»

В следующее мгновение мое пожелание исполнилось, но совсем не так, как я ожидал. Светящаяся точка на экране РЛС оказалась совсем не транспортом, и даже не кораблем… а самолетом, немецким разведчиком «FW-189», за характерную внешность прозванным «рамой». На долю секунды я оторопел от удивления, затем энергичным разворотом попытался уйти в сторону от противника. «Вдруг он не один, – екнуло сердце, – сейчас истребителей позовет, и все – конец мне!»

Надо сказать, «рамы», не имевшие достаточно мощного вооружения, никогда ранее не были замечены в стремлении навязать нам воздушный бой. Наоборот, они старались держаться от нас, да и вообще от любых краснозвездных самолетов, как можно дальше. Разведчики все-таки. Но повстречавшийся нам экипаж, видимо, отличавшийся от своих товарищей повышенной агрессивностью, решительно бросился за нами, стремясь занять такую позицию, чтобы мы оказались в пределах досягаемости их воздушного стрелка.

Я и раньше слышал о превосходной маневренности «FW-189», и теперь мне пришлось убедиться в этом на своей шкуре. Мой «Бостон» скрипел от натуги, выделывая всевозможные виражи, горки и боевые развороты, но сбросить преследователя с хвоста никак не удавалось. В мою сторону уже потянулись пулеметные очереди. «Одно радует, – подумал я, выводя свой самолет из-под удара, – «рама» все-таки одна, без прикрытия…»

Спасла нас, как обычно, облачность. Не бог весть какая: нижняя ее кромка находилась в пятидесяти метрах над морем, верхняя – в сотне. Нырнув в облака, я резко рванул влево со снижением. Густая сизая дымка надежно скрыла мой самолет от настырного врага. Пару минут спустя опускаюсь вниз… Смотрю – и он тут же. Опять пришлось прятаться в облаках, на этот раз отвернув в сторону моря. Прошло еще немного времени, и, поднявшись над верхней кромкой, я с облегчением обнаружил – рядом со мной никого нет…

Честно признаться, я и раньше, помня о результатах испытаний, не особо полагался на помощь бортовой РЛС, а после этого случая, бывало, вообще не включал ее. Может, мое отношение к ней весьма далеко от справедливого, и если бы в условиях войны имелась возможность подготовки грамотных специалистов-операторов, способных правильно расшифровывать показания этого, безо всякого преувеличения, необходимого прибора, «Гнейс-5» смогла бы себя показать с лучшей стороны. Но история не знает сослагательных наклонений. Для полноценного обучения необходимы практические занятия, проводить которые в небольших промежутках между боевыми заданиями не было ни времени, ни сил. Да и самих РЛС в достаточных количествах тоже не имелось. В нашем полку их установили лишь на двух машинах – на командирской и на моей.

Справедливости ради надо сказать, что Ивану Ивановичу Борзову, вернее его стрелку-радисту, удалось настолько хорошо освоиться с РЛС, что 15 октября наш командир вновь сумел отыскать врага с ее помощью, но это скорее исключение из правила. По-настоящему хорошие бортовые радары, доведенные до требуемой степени технического совершенства, появились уже после войны…

Недели две длились испытания «Гнейс-5», главным результатом которых лично для меня стало некоторое восстановление собственной нервной системы, серьезно потрепанной предшествующими событиями. Впервые за долгие месяцы можно было с абсолютной уверенностью сказать: ближайшие несколько дней я гарантированно БУДУ ЖИТЬ – почти что невероятная роскошь для тех суровых лет. Мне повезло хоть одним глазком заглянуть в будущую мирную жизнь, за которую, не жалея сил, сражалась вся наша огромная страна, и счастье, переполнявшее меня тогда, было безграничным.

Но время не стояло на месте, вырывая из календаря один солнечный день за другим, и вскоре мой отпуск подошел к концу. Последнее утро 44-го, проведенное в Ленинграде, застало меня в весьма неплохом настроении, но с каждым часом мое моральное самочувствие неумолимо ухудшалось. Во-первых, предстояла долгая разлука с любимой, а во-вторых… я отчетливо представлял, что по возвращении в полк застану живыми далеко не всех боевых товарищей. Пустовавшие койки погибших однополчан вновь встали перед моими глазами, заставляя сердце забиться сильнее…

К сожалению, мои опасения оказались не напрасными. За время моего отсутствия домой не вернулись несколько экипажей, в том числе и Сергея Смолькова, моего командира эскадрильи. Обо всем этом мне подробно рассказали товарищи сразу после того, как я появился на КП, не оставив и следа от моего хорошего настроения…

…Смольков очень тяжело переживал гибель своих товарищей по экипажу. Он буквально не находил себе места от горя, постоянно обвиняя себя в случившейся трагедии. Немного запил, но вскоре пришел в себя и вернулся к полетам.