Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца

Тем временем экипаж приводнившегося «Бостона» уже забирался в трехместную спасательную лодку «ЛАС-3». В отличие от выдававшегося каждому прорезиненного жилета, надувавшегося, так сказать, своими силами, она была оснащена капсулами с литиевым порошком, при попадании в воду быстро наполнявшим ее газом, образовавшимся в результате химической реакции. «Ребята, кажется, не ранены, – подумал я, – может, еще им удастся спастись… Если ветер поможет…»

– Ваня, – вызываю стрелка-радиста, – я сейчас еще разок над ними пройдусь. А ты сбрось им нашу лодку. Мало ли что, вдруг пригодится…

– Хорошо, командир. Только ты пониже опустись.

Федоренко оказался хорошим бомбардиром, и сброшенная им лодка приземлилась совсем недалеко от тонувшего самолета. Больше ничем помочь ребятам мы не могли и, сделав над ними прощальный круг, с тяжелыми сердцами повернули домой…

Редко когда путь от стоянки самолета до полкового КП был настолько угнетающим. Настроение словно после похорон. За всю дорогу никто так и не промолвил ни единого слова, полностью отрешившись от окружающего мира. Все мысли без остатка прикованы к небольшой надувной лодке с тремя нашими товарищами, полностью предоставленными морской стихии…

– Сейчас же сообщу в штаб авиации флота, – сказал Кузнецов сразу же после нашего доклада, – в их распоряжении есть «Каталина». Она сядет на воду и подберет ребят. Вопрос в другом – сможешь ли ты отыскать их на море? Ты ведь говорил, от них до берега километров пятьдесят…

– Смогу, командир! – ответил вместо меня Иванов. В его голосе за версту чувствовалась стопроцентная уверенность. – Обязательно…

И надо сказать, Коля сдержал свое слово, выведя нас так, что дрейфовавший по морской поверхности экипаж нашелся довольно быстро. Конечно, во многом помогла и погода, подарившая нам яркое солнце и практически полный штиль, удобный для посадки спасателей на море. Вскоре, подобрав наших ребят, «Каталина» начала разбег. Я же, умерив мощь своих моторов, дал ей возможность набрать скорость и пристроиться ко мне…

– Командир! – внезапно закричал Федоренко. – Они опять садятся!

Пытаюсь докричаться до «Каталины» по радио – никакого ответа. Прохожу над вновь приводнившейся машиной… Вижу замершие без движения лопасти винтов… Что за чертовщина?!! Делаю еще несколько кругов, продолжая попытки связаться с экипажем летающей лодки. Вдруг, так же неожиданно, она запускает моторы и вновь начинает разгон… Как выяснилось немного позже, произошла почти та же самая история, что и у меня, – борттехник «Каталины» забыл переключиться на основные топливные баки, и двигатели, израсходовав остатки бензина, остановились…

Назад я летел в прекрасном настроении. И куда только делись недавняя усталость и опустошенность?! Как будто и не было их вовсе. Периодически посматриваю направо, чтобы убедиться, что «Каталина», несущая на своем борту спасенный экипаж, все так же находится на своем месте.

Надо ли говорить о том, как тепло и радостно встречали нас дома… Весть о чудесном спасении экипажа сбитого над морем самолета, единственном, по крайней мере, на мою память, таком случае на Балтике, заставила собраться на аэродроме всех, кто только мог. Столь много восторженных поздравлений мне еще не доставалось ни разу. Штурманы, пилоты, стрелки-радисты – все старались подойти и пожать нам руки, и я прекрасно понимал их чувства. «Если вдруг собьют над целью, – наверное, думал каждый из них, – может, и мне повезет. Найдут и спасут, как этих молодых ребят…» Жаль только, что экипаж «Каталины», поднявшей на борт наших товарищей, находился в тот момент совсем в другом месте. Они ведь заслужили благодарность не меньше нашего…

В дальнейших боевых действиях Больдюсов и его друзья участия не принимали. Их сразу же отправили в санаторий, где они и встретили Победу. Насколько я помню, к летной работе никто из них не вернулся – почти двухчасовое пребывание в холодной морской воде пагубно сказалось на здоровье экипажа. По-моему, у Больдюсова отказали обе ноги, и он был вынужден навсегда расстаться с авиацией, штурмана перевели в штаб, а стрелок-радист по излечении демобилизовался и вернулся домой.

День 24 апреля выдался для обоих минно-торпедных полков и их наземных служб очень напряженным. Ранним утром разведка обнаружила в районе маяка Риксхэфт довольно приличный конвой. Для его уничтожения было выделено три группы в составе четырех самолетов каждая. Две – от 51-го полка, одна – от нашего. Взлетали они с довольно большим временным интервалом, по-моему, около полутора часов, возвращаясь назад изрядно потрепанными.

Мы же, оставшиеся на земле, ожидали своей очереди. «День-то сегодня теплый и по-весеннему солнечный, на небе – ни облачка, – рассуждал я про себя, нервно прохаживаясь возле КП и дымя сигаретой, – значит, придется лететь на задание. А ведь немногим меньше месяца назад наши взяли Данциг, вытеснив остатки немецких войск на косу Хель. Казалось бы, деваться некуда, а они все сражаются… Черт их возьми!»