Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца

Колеса, точь-в-точь как в фильме «Волга-Волга», степенно шлепали по речной глади, а мы, снедаемые нетерпением, мерили шагами палубу, рисуя в своем воображении самые радужные картины. Естественно, столь юные ребята сдерживать переполняющие их сердца эмоции не могли и не хотели, поэтому основными темами то постепенно затухавших, то внезапно вновь разгоравшихся споров и разговоров были, конечно же, авиация и наше будущее, неразрывно связанное с ней. Нетрудно догадаться, что все мы, хоть и не смели признаться в этом друг другу, в не столь уж далеком будущем мечтали встать в один ряд с героями-летчиками Чкаловым, Коккинаки и Водопьяновым.

На третье утро путешествия нас разбудил гудок, сигнализировавший о прибытии к пристани Молотова. Новичков-курсантов здесь уже ожидал широкоплечий подтянутый офицер. «Прямо как с плаката!» – подумал я.

Почти сразу же после выгрузки нам дали понять, что прежняя «свободная» жизнь осталась в прошлом и теперь все будет происходить только лишь по команде. После отъезда грузовика, в который мы побросали наши мешки и чемоданы, раздался первый воинский приказ: «Становись!» Суетливо, впопыхах мешая друг другу, неорганизованная толпа все-таки приобрела подобие строя. Ну что же, на первый раз сойдет.

Затем, не теряя времени, нас повели к месту базирования. Около пяти километров от причала до городских окраин и еще столько же до школы пилотов мы преодолели часа за полтора под аккомпанемент строевых песен, исполнявшихся по приказу командира. Немногие прохожие, попадавшиеся на пути, особого внимания на нас не обращали – они были привычны к подобным шествиям. Ведь в самом Молотове находились артиллерийское и морское техническое военные училища, с которыми наша небольшая школа, рассчитанная всего на две эскадрильи по тридцать курсантов в каждой, не шла ни в какое сравнение.

Сразу за городом раскинулся сосновый лес, характерный хвойный запах которого мгновенно вернул меня на несколько лет назад, напомнив родную Кальтовку. Поглощенный внезапно нахлынувшими воспоминаниями, я и не заметил, как мы прошли мимо аккуратных двухэтажных домиков, в которых жило наше новое начальство, и вернулся в реальность лишь двадцать минут спустя, оказавшись на территории школы. В глаза сразу же бросилось строгое здание учебного отдела. Недалеко от него находились двухэтажная казарма и столовая.

Сзади располагались технические помещения и большое, по нашим тогдашним представлениям, летное поле с несколькими небольшими ангарами, занятыми самолетами «У-2». Два десятка «Р-5», на которых нам предстояло летать, стояли на открытом воздухе.

Прямо от ворот нас отправили в баню, где был организован своеобразный «конвейер», шаг за шагом приводивший штатскую наружность безусых мальчишек в соответствие с требованиями военного устава. Начался этот нехитрый процесс с поголовного «обнуления» прически, после чего каждый из нас, получив обмундирование, мешок для отправки домой своей гражданской одежды и бирку, на которой нужно было написать свой адрес, проходил в раздевалку. Затем – помывка, переодевание и выход на улицу для построения.

Никаких зеркал поблизости не имелось, но в них не было никакой необходимости. После преображения все мы стали похожи друг на друга, как братья-близнецы, – абсолютно одинаковые гимнастерки, пилотки, галифе, яловые сапоги и ремни. Да и лица, лишенные их привычного обрамления в виде прически, также столь незначительно отличались друг от друга. Смотришь на окружающих тебя солдат… и никого не узнаешь. Конечно, неудачные попытки идентифицировать своих товарищей тут же становились причиной гомерического хохота и безудержного веселья – более забавную ситуацию трудно было даже представить.

– Становись! – внезапно скомандовал старшина.

После того как новоиспеченные курсанты кое-как построились, начался придирчивый осмотр. Кто-то получил замечание за складки на гимнастерке, некоторые – за слишком свободно болтавшийся ремень. Мне же было объявлено о необходимости систематического бритья. Конечно, никаких усов у меня тогда не имелось, а те редкие, едва заметные мохнушки, легким пушком рассыпанные над верхней губой, я не считал заслуживающими какого-либо внимания. Так что пришлось в первом же письме просить отца прислать мне бритву.

Не обошлось и без «сюрпризов». Поскольку сапог моего 41-го размера в наличии не имелось, старшина выдал мне сапоги на размер больше: «Ходи пока так, дальше что-нибудь придумаем». Это самое «пока» растянулось аж до 42-го года, когда меня перевели в морскую авиацию. Правда, во время боевых вылетов, особенно зимой, сапоги большего размера имели неоспоримое преимущество – для предохранения от обморожения ноги можно было замотать в портянки, вырезанные из солдатского одеяла… Но это позже, а тогда пришлось преодолевать некоторые неудобства, приспосабливаясь к несколько более «свободной» обуви. Неприятно, конечно, но что оставалось делать…