Наш Артем

Артем теперь частый гость в порту. Правда, не всякий раз, когда он приходит к причалам, там стоят русские пароходы. Пассажирские следуют по расписанию, для грузовых же расписаний нет. А именно грузовые более всего и интересуют Артема. Как правило, почти с каждого прибывающего грузовика или сбегают матросы, или ускользают «зайцы». Артем хорошо знаком с бытующими здесь нравами. У дверей каждого притона стоят зазывалы. Они безошибочно определяют национальность матросов и на их родном языке приглашают зайти в притон, суля все радости. Редко какой моряк устоит от соблазна. Из притона его выкидывают без гроша в кармане, а часто и полураздетым. Куда потом деваться бедолагам? Им никто не поможет, никто не накормит, им самим не найти работы. Голодные, злые, они рыскают по портовым кварталам, доведенные до отчаяния занимаются грабежом, гибнут в поножовщине. А ведь они убежали с судна в поисках человеческого существования, в поисках работы, которая может их прокормить. Жертвами кабаков становятся и те моряки, кто просто выбрался во время короткой стоянки на сушу, чтобы по глазеть на чужие города, купить родным заморские подарки.

Бездомных, беглых Артем приводил в коммуну, кормил, с другими моряками проводил все свободное время, показывал Шанхай, который успел хорошо изучить за эти месяцы, водил по магазинам и каждого выспрашивал о том, что делается на родине.

Коммуна росла. В двух комнатах стало тесно, и Артем снял целый «особняк» — китайский двухэтажный домик, в котором имелось четыре комнаты.

У коммуны общий котел, и Саня-кочегар охотно сменил свою профессию на повара. Саша поступил на работу в колбасную, и коммунары с удовольствием уплетали всевозможные обрезки, из костей варили отличнейшие супы и студни. Щербаков и Евгений по-прежнему трудились в пекарне и, конечно же, коммуна не сидела без хлеба.

Их уже много. И все трудней и трудней подыскивать для вновь прибывших работу. Но Артему это удается, он успел познакомиться с дельцами, содержателями мелких лавочек и мастерских, и работа, хотя часто только за харчи, находилась.

Популярность Артема в шанхайском порту росла день ото дня. Но была у этой популярности и оборотная сторона. Содержатели кабаков и притонов возненавидели Артема, считали его своим врагом номер один и готовы были учинить над ним физическую расправу. Им ли привыкать?!

На днях Наседкин прибежал домой бледный, потный, долго не мог отдышаться, долго не отвечал на расспросы коммунаров о том, что стряслось, и потом поведал: шел он в порт, думал о чем-то своем, и вдруг до-, рогу ему преградила какая-то препротивная рожа — рыжие бакенбарды, матросская куртка из недубленой кожи, широченный матросский клеш — этакий морской бродяга, а на деле — наемный бандюга, вышибала в одном из притонов. Схватил Наседкина за рукав и прошипел в ухо: «Скажи Андрееву, если он будет матросов от наших заведений отваживать — ему конец». Толкнул и куда-то исчез.

Что ж, не впервой Артему грозят физической расправой, да вот жив пока.

Сумерки надвинулись на берег как-то сразу, словно их прибило морской волной. В порту зажглись огни, засветились они и в море: топовые фонарики стоящих на внешнем рейде кораблей, как причудливые созвездия. Из открытых дверей кабаков потянуло запахами жареного мяса, пряностями, гнилью. Где-то нестройно, с выкриками, с отборной бранью, пытались наладить хор простуженных, пропитых мужских глоток, с моря доносились заунывные звуки ревуна на портовом маяке.

Артем сегодня набегался так, что ноги ему казались приставленными к туловищу ходулями. Вспомнилось детство, когда он впервой забрался на ходули, сделал шаг, другой и кубарем скатился на землю. Дались ему ходули!

А вот ведь уже целый час вспоминает о них. Устали не только ноги, голова гудит. В последнее время он часто страдает головными болями. Проклятый газ. Давно он уже не живет в чуланчике, но отравился газом так основательно, что и по сей день чувствуется головная боль, стоит только как следует устать.

Сегодня он целый день провел в порту. В будущем выбираться ему сюда доведется не часто. Завтра он уже не развозчик хлеба, не белый кули, а приказчик в магазине. Еще неизвестно, что тяжелее: таскать тележку с хлебом или часов по четырнадцать в сутки отстаивать за прилавком. С тележкой он все время на воздухе, с тележкой он свободен, а здесь?! Но в магазине он будет получать втрое больше, а деньги нужны, нужны в коммуне, нужны и на дорогу.

Совсем стемнело — плохо. Вспомнив предупреждение Наседкина, Артем остановился, огляделся. После тифа он стал скверно видеть по ночам. Припортовые кварталы сейчас в темноте шевелились, словно разворошенный муравейник. Мелькали причудливые тени, то тут, то там, как маленькие лазейки в преисподнюю, вдруг ярко озарялись и быстро гасли хлопающие двери в кабаках и притонах, шаркали невидимые подошвы невидимых прохожих.