Наш Артем

И вот уже поезд не торопясь ползет по Великой Сибирской трансконтинентальной. Хоть впрягайся сам и помогай паровозу, до того он медленно тащится. Одно утешение — по дороге в вагоны подсаживаются политические, они спешат на родину, подальше от мест вечных и невечных поселений, каторг, централов. Одни садятся незамеченными, других вносят в вагоны на руках. Одни подолгу не могут оторваться от окон, другие говорят, говорят без умолку. На долгих остановках вспыхивают митинги, и видно, что местные жители уже пообвыкли, являются к приходу пассажирского, готовые слушать ораторов, менее всего любопытствуя, к какой партии они принадлежат. Отговорил большевик. Артем крепко жмет ему руку. В вагоне их, большевиков, всего двое. Глядь, на подножку пробился явный меньшевик. Он пыжится, ему во что бы то ни стало надо сгладить, стереть впечатление, которое произвел на слушателей предыдущий оратор.

— Товарищи! Вы верите мне? — выкрикнул меньшевик, вскинув руку, и чуть было не скатился с подножки.

— Верим… — с хохотом выдохнула толпа.

— А не верите, так убейте, товарищи!

— Убьем, товарищ! — дружно заверили слушатели.

Теперь уж Артем чуть было не вывалился из вагона. Нет, право, эти слушатели — сущие дети. Они готовы поверить любому, кто дерзнет взобраться на трибуну. Сколько еще нужно сил, слов, примеров, чтобы превратить эту неорганизованную массу в сознательный, творящий народ!

Поезд приближался к Уралу. Замелькали названия знакомых станций. Во время остановок Артем жадно вглядывался в лица людей, толпящихся на перронах, — а вдруг мелькнет знакомое. И однажды мелькнуло… Уже давно осталась позади станция, поезд приближался к Челябинску, а Артем мучился, вспоминая, кого же все-таки он видел в окно вагона. Наверное, так бы и не вспомнил, если бы не небольшое происшествие в соседнем вагоне. Украли баул. И Артем вспомнил: да ведь он видел вора-рецидивиста, с которым сидел в одной камере целый месяц. «Рыцарь с большой дороги»! Их в камере было человек двадцать. Компания отпетая. Читать они не были приучены, да и вряд ли многие из них знали азбуку. Зато как обращаться с отмычкой, ножом, браунингом, колодой крапленых карт — здесь они были профессора. И знания свои не скрывали, рассказ сменялся рассказом. А Артем лежал, ослабевший после тифа, и не мог зажать уши, уединиться. Чуть с ума не сошел…

Нет, уж лучше не смотреть в окна…

Разве перескажешь словами все, что может пережить, перечувствовать человек, почти десяток лет пробывший в тюремных камерах и карцерах, умиравший от тифозной вши и голода, от жары, непосильной работы на чужих и вдруг ставших близкими континентах, когда поезд везет его к родным местам!..

Южные степи… И ветер посвистывает здесь, как десяток лет назад, а в Харькове, у Южного вокзала, так же лениво отмахиваются хвостами от наседающих мух две поседевшие клячи, впряженные в конку. Харьков так и не провел трамвая к вокзалу.

Затем он побывал в Донбассе, Луганске. Повидался, именно повидался, с братом и сестрой. Но это все сны, сны, в которых прошлое мешалось с настоящим, а между ними было десять лет, которые хотелось забыть.

Но, к счастью, на воспоминания оставалось очень мало времени, вернее, просто не оставалось. Ведь Россия переживала весну революции. А революция — его стихия.

Артем — слесарь Русско-французского завода, расположившегося на станции Основа. Это верст пять от Харькова. Но завод опять-таки только для пропитания. Главное же — революция, главное — завоевание масс, главное — большевизация Советов.

Кончался мирный этап развития революции. Буржуазия при поддержке меньшевиков и эсеров готовилась перейти в наступление, разгромить большевистские организации, разогнать в конце концов Советы, установить, упрочить свою единовластную диктатуру.

Тяжелые это были дни, дни июля 1917 года. После расстрела июльских демонстраций Владимиру Ильичу пришлось скрываться, перешли на нелегальное положение и некоторые другие руководители партии большевиков. Теперь стало опасно открыто выражать свои симпатии большевикам и, тем более, выступать публично от их имени.

Но студентка Харьковского женского мединститута двадцатилетняя Лиза Репельская с гимназических лет привыкла к опасности, ведь она была членом социал-демократического кружка в Белостоке, распространяла газету «Социал-демократ». Позднее в Гродно она уже была опытной подпольщицей, партийным функционером.

Сегодня Лизе во что бы то ни стало нужно выступить на митинге в Москалевке. Идут выборы в Харьковскую городскую думу. На Москалевке стоит запасной полк, проживает множество обывателей. Конечно, рассчитывать на то, что многие избиратели отдадут свои голоса за кандидатов списка № 3, не приходится. Москалевка — известное гнездо эсеров и черносотенцев, и все же бой им дать необходимо.