Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране

Однако он чувствовал, что к позиции Советского Союза надо иногда прислушиваться. Появлению, например, нейтронной бомбы в США шах первоначально не придал особого значения. В беседах говорил, что все равно никого запрет нейтронной бомбы не спасет, коль скоро в арсенале имеется мощное термоядерное оружие. Наши доводы о необходимости идти по пути сокращения видов наиболее смертельного оружия, а не их расширения все же возымели свое воздействие. Большую роль в этом сыграла и широкая международная кампания против нейтронного оружия. Шах изменил свою точку зрения.

Шах придавал значение усилиям Советского Союза к созданию зоны безопасности в районе Индийского океана, т. е. в районе, непосредственно примыкающем к Ирану, однако поддержка им этой ценной инициативы была половинчатой. Он не хотел, в силу своих союзнических обязательств перед США, признавать наличие угрозы, создаваемой в этом районе американскими вооруженными силами.

Поддерживая в целом советские инициативы по разоружению, шах тем не менее в частных беседах пытался и оправдывать нежелание стран НАТО идти на серьезные переговоры по этой важнейшей проблеме. «Они же вас боятся, – откровенно говорил он. – Что же НАТО может противопоставить вам – длинноволосых голландских солдат-наркоманов?»

Шах весьма заботился о том, чтобы слыть в международных делах поборником правого дела, несомненно, учитывая широкую международную популярность движения в мире против войны, за справедливый экономический порядок. На так называемых совещаниях «Север – Юг» Иран выступал в поддержку развивающихся стран. Он даже говорил в беседах, что рискует получить кличку «коммуниста». Такая позиция шаха, конечно, была рассчитана и на смягчение критики жестокого внутреннего режима, установленного им в стране. С нескрываемым раздражением он говорил о критике Ирана со стороны США и других империалистических государств относительно нарушения «прав человека» в Иране. Уходил он от этой критики довольно своеобразно. Он сам переходил в наступление: «Какое имеют право критиковать меня те страны, – говорил он, – которые сами подавляют свободы человека не только внутри своих стран, но подчиняют себе и эксплуатируют целые страны!»

И все-таки, проявляя на словах доброжелательное отношение к развитию отношений с Советским Союзом и во многих случаях практически содействуя этому, шах где-то внутри себя всегда ощущал инстинктивную боязнь. Именно эту сторону его характера и мышления подогревали его заокеанские друзья, подбрасывая фальшивую информацию о «коварных намерениях» Советского Союза. То в беседе он скажет, что вот, мол, имеются сообщения о каких-то передвижениях войск, непонятной активности на советской стороне границы с Ираном. Конечно, все это оказывалось выдумкой. То обронит мимоходом, что он знает об источниках волнений внутри страны – замешаны, мол, коммунисты, направляемые из «международных коммунистических центров». Правда, оговорится, что эти «центры» расположены в Западной Европе.

Революцию 27 апреля 1978 года в Афганистане шах поначалу воспринял спокойно. «Я знал, что режим Дауда должен был пасть, – говорил он, – но не думал, что это произойдет так быстро. Мы будем развивать отношения с Афганистаном, если новое афганское правительство хочет добрых отношений с нами». Однако спустя некоторое время, когда над шахом поработали его западные «советники», тон изменился. «Как же нам не опасаться событий в Афганистане, – с притворной озабоченностью восклицал он, – если вашей армии осталось до теплых морей всего около 400 км?» Конечно, приходилось терпеливо и подробно давать разъяснения, которые воспринимались шахом, но, видимо, не надолго – усиленно работала направленная дезинформация, рассчитанная на боязнь шаха коммунистических идей, и следовательно Советского Союза.

Попытки извне помешать советско-иранским отношениям были наглядно видны, и, конечно, нельзя было обойти вниманием в беседах с ним эти вопросы.