Наш Ближний Восток

Увы, все безрезультатно: из канцелярии Хомейни ответили, что послу должно быть известно решение Хомейни не участвовать в государственных делах, надо обращаться к правительству. Да, имам хорошо знает советского посла, но он сейчас уже спит – разве не известен его распорядок всему Ирану? В МИДе только заспанный дежурный, больше никого – говорит: ждите до утра. Министром иностранных дел тогда был Готбзаде (расстрелян в 1983 году как американский агент). Уже тогда мы чувствовали неестественность его поведения, и инстинктивно не хотелось звонить ему – ведь не известно, как он все преподнесет имаму. Да и не поручено передавать информацию кому-либо другому. Что делать?

Попросил снова позвонить в МИД, узнать домашний телефон одного из заместителей министра – Хагу, который как будто с вниманием всегда относился к нам. Телефон дали, но дома слуга (!) промямлил, что Хагу нет дома, а номер телефона, где он находится, сообщить не может (ясно: кутит где-то). После некоторого напора (как хорошо, что мои сотрудники, Женя Островенко и Николай Козырев, так хорошо говорят по-персидски!) слуга выдал номер. Позвонили, попросили Хагу. Трубку для разговора я взял сам (говорили на английском языке). Объяснил, что имею исключительно важное и срочное поручение для передачи именно сегодня в личной беседе с Хомейни. Понимаю, что время близится к полуночи и имам в Куме, но в жизни бывают неожиданные и чрезвычайные ситуации. Как быть?

Хагу, немного подумав, сказал, что встречу с Хомейни он, конечно, не может устроить – поздно, а официальное разрешение на поездку в Кум даст. Это было уже что-то. Я горячо поблагодарил Хагу и обратился с дополнительной просьбой: прислать несколько вооруженных охранников (пасдаров – «стражей исламской революции») – ведь ночь, кругом патрули, ехать долго. Сказал, что мы поедем на двух машинах. Заместитель министра обещал выполнить просьбу.

Через минут двадцать прибыли трое бородачей с автоматами. К этому времени мы уже собрались в дорогу. Был третий час ночи.

На улицах полная темнота, никакого движения. Мертвый город. Фары иногда высвечивают патрули. Пришлось поставить советский флажок, как всегда. Очень тревожно: нет-нет и где-то затрещат выстрелы. Едем с включенными фарами и освещенным салоном – так посоветовали пасдары.

Выбрались на шоссе, та же мрачноватая картина. Пытаюсь по автомобильному радио поймать какую-нибудь иностранную радиостанцию. Ловятся, но новостей об Афганистане нет. Пока едем, обдумываю план кажущейся невозможной беседы с Хомейни, представляю себе его вопросы, свои ответы. Конечно, не может быть и речи прочитать ту сухомятину, которую закавыченной прислали из Москвы, там не учитывается ни характер собеседника, ни обстановка, ни условия, в которых приходится выполнять поручение. Все это посол должен будет взять на себя. На то он и посол.

А отношение к Афганистану в Иране сложное. Особой дружбы исторически не было. Были войны: то побеждали иранцы, то афганцы. Есть спорные вопросы, например, о ресурсах реки Гильменд. В Иране прививалась нелюбовь к афганцам. Многие иранцы всегда считали себя во всех отношениях выше афганцев – это низшая раса. Тому способствовало и то обстоятельство, что в шахские времена до 900 тысяч безработных афганцев искали себе заработка в Иране на самых черных работах. А у каждого афганца по национальной традиции за голенищем сапога нож. Часто грабежи и убийства сваливали на афганцев. Во время моей работы в Иране было несколько случаев самосуда толпы над афганцами – их вешали на столбах, как разбойников.

Шах в разговорах со мной всегда с легкой иронией говорил об Афганистане. Когда в 1978 году произошла в Кабуле апрельская революция, шах встревожился. В беседе допытывался у меня: что за люди пришли к власти, что правительство Дауда прогнившее и должно пасть – он в этом не сомневался и, видимо, желал. Но кто эти новые люди? Говорят, они левые, марксисты.

Я спросил шаха, почему он волнуется, если пришли к власти левые, ему-то что.

«Как что? – чуть не вскричал шах. – Ведь вам тогда до теплых морей остается каких-то 400 километров, и завещание Петра Великого будет выполнено. А это ведь Пакистан, я его в обиду не дам!»

Пришлось рассказывать шаху историю о фальшивом «завещании» Петра I, заодно заметил: не надо волноваться, ведь вы всегда говорили, что всегда спокойны за северные границы Ирана – там коммунистический Советский Союз. Теперь не надо будет заботиться и о восточных границах – там, как вы говорите, «левый» Афганистан. Шах криво улыбнулся шутке…

…Уже рассветало, когда показались золотые купола мечетей Кума. Далеко при подъезде к городу дорога перегорожена металлическими бочками с песком – первый контрольный пункт. Выбегают из будки бородачи с автоматами, удивленно смотрят на красный флаг. Наши бородачи предъявляют свои документы, объясняют: советский посол едет по срочному делу к имаму.