Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц?

Тревожные сообщения о серьезных раздорах между рейхсвером и партией легли на стол фюрера первого января 1935 года. Не мешкая, Гитлер собрал в здании оперного театра все руководство партии, государства и вермахта.

Леман принимал участие в охранных мероприятиях на этом совещании и спустя несколько дней рассказывал Зарубину:

— В Берлин съехалось руководство из всех уголков Германии. Все ложи и партер в театре были заполнены. Собрались все известные военные, чиновники и партийные функционеры.

Вскоре появился Гитлер, встреченный бурными аплодисментами и криками «Зиг хайль!». Собрание открыл Гесс, [29]несколько слов сказал Геринг. А томом речь держал Гитлер, которая длилась около полутора часов.

Вилли с трудом вспоминал, о чем говорил фюрер. После его эмоциональных эскапад в сознании осталось только одно: вождь желает примирить все политические силы страны. Опровергая слухи о раздорах между партией и рейхсвером, он заявил, что Германия будет опираться на два столпа: партию и вермахт. Это его непоколебимая воля. С нашей армией, которая в будущем усилиться, Германия добьется уважения во всем мире и обеспечит свою национальную безопасность. Сегодня, сказал фюрер, он счастлив, что в тридцать третьем году рейхсфер не переметнулся немедленно на его сторону, ведь суть армии — послушание и консерватизм. И если бы рейхсфер тогда так легко нарушил данную им клятву, то я бы и теперь опасался, что он в любой момент может изменить мне.

После собрания, в кулуарах, под впечатлением от выступления Гитлера, генералы говорили, что фюрер фактически реабилитировал расстрелянных Шлейхера и Бредова, поскольку убежден, что их убили по ошибке.

— Глупцы, они все еще продолжают верить фюреру, — саркастически ухмыльнулся Леман.

— Ну и чем закончилось совещание? — поинтересовался Зарубин.

— Все вместе слушали «Тангейзер» Вагнера.

— Вилли, хочу посоветоваться с вами, — сказал Зарубин, давая понять, что нужно переменить тему разговора. — Центр предлагает вам начать выносить с места работы секретные материалы. Как вы считаете, это возможно?

— Что я могу сказать, — Вилли на секунду задумался. — По своему нынешнему положению, я не имею доступа к оперативным делам. Чтобы с каким-то делом ознакомиться, я должен найти логичный предлог. Лишь после этого можно взять его на короткое время.

Он задумался, нервно теребя лежащую на столе салфетку.

— Если я смогу какое-то дело получить, его нужно будет быстро вернуть. Выносить дела из гестапо, а потом с ними возвращаться — сейчас крайне рискованно. Если класть их в портфель, так на службу никто с портфелем не ходит. Я могу узнавать новости из бесед. Ну вот например: адъютант графа Штеремберга рассказал, что в конце июля сто пятьдесят четыре эсэсовца из 89 австрийского батальона СС под командованием Гольцвебера, одетые в форму австрийской гражданской гвардии, внезапно захватили в Вене канцелярию президента.

При этом серьезно ранили президента Дольфуса. Положив его на диван, они потребовали от него подать в отставку. Дольфус отказался, и ему не оказывали до вечера помощи, пока он не умер.

Тем временем к парламенту были стянуты верные власти войска и полиция, и к семи часам вечера мятежники сдались. В Вене продолжаются аресты. Муссолини отправил пять дивизий в поддержку законного правительства. Такую информацию я добывать могу. Но выносить дела сейчас опасно. Хорошо, что с делом на Флик-Штаггера все закончилось благополучно.

— Нет, нет, рисковать конечно не следует, — согласился Зарубин. — Давайте еще подумаем, может позже появится какая-нибудь идея. А что нового у вас на службе?

— Пока я отдыхал в санатории, в отделе кто-то распространил слухи, что я безнадежно болен и якобы, помещен в больницу. Очень все удивились, когда я появился на работе, — Вилли улыбнулся, видимо вспомнил выражение лиц своих коллег. — Или такая новость: в одном из отделов арестовали чиновника Меллера за связь с частным детективом Граером. Так вот, пока я лечился, пошли разговоры, что я тоже связан с Меллером.

— Кто может распространять такие слухи? — спросил Зарубин.

— Я думаю, что это делает из зависти кто-то из сослуживцев, кого не взяли в гестапо и он остался в полиции.

— Вилли, вот еще одна просьба Центра. — Зарубин вспомнил, что с последней почтой пришло письмо из спецотдела Бокия [30]с просьбой добыть подсобный материал для расшифровки шифртелеграмм, исходящих из гестапо. — Нельзя ли добыть открытые тексты нескольких шифртелеграмм, которые будут отправлены в провинцию из центрального аппарата гестапо.

— Я постараюсь это сделать, — сразу же согласился Леман.

Зарубин уже знал, что слов на ветер он не бросает: если что-то пообещал, обязательно выполнит.

Встречу пора уже было заканчивать. Как всегда в таких случаях делается, Зарубин спросил:

— У вас нет ко мне вопросов, Вилли?

— Есть, — ответил Леман. — Мне хотелось бы знать, что вы предпримете, если со мной что-то случится?..

Через два часа, работая над отчетом на конспиративной квартире, Зарубин, писал в Центр: