Наш человек в Киеве

– А на хрена снимать видео для радиостанции? – снова удивился не в меру любопытный сосед.

– В радиопередачах заказчики ставят только звук, конечно. Ну, а вообще они еще и продают мое видео коллегам, кому оно требуется, – рассказал я свою легенду, слегка запинаясь.

– Херню ты какую-то несешь, – подытожил громила, разглядывая меня с нехорошим интересом.

– Почему?

– Потому что, чтобы писать нормально звук, ты сейчас должен отнести на сцену и в президиум по радиомикрофону, как минимум. Или прокинуть туда проводной микрофон. А ты тут пишешь с пятидесяти метров какое-то говно строго с «пушки» и думаешь, что я идиот, да?

– У меня украли весь звук, – со скорбной физиономией объяснил я. – Номер ночью обнесли, оставили только камеру, потому что я ее под подушкой хранил. – Придется заказчику брак отправлять, а что делать?

На мое счастье, на сцену вышли музыканты – близнецы моего соседа, потрясая чубами и шароварами, заиграла громкая музыка, и разговаривать стало невозможно.

Музыканты сыграли сразу три украинских народных песни подряд, но публику в аудитории это ничуть не утомило. Напротив, многие зрители вставали с мест и бешено аплодировали после каждой песни, то ли выпрашивая повторное исполнение, то ли демонстрируя патриотизм.

Потом к трибуне вышел Юрий Сиротюк. Я узнал скандального депутата из телевизора, хотя сейчас, в отличие от своего телевизионного образа, он был одет цивильно – джинсы, пиджак, обычная сорочка без патриотической раскраски. Но этот свой скромный вид депутат тут же компенсировал необычайно агрессивной речью:

– Я не понимаю, как на втором году войны кацапоязычное быдло ходит тут и разговаривает по-русски. Я не понимаю, как может «вата» говорить: «Давайте перейдем на русский». И мы победим Путина? Эта война – за украинскую политику. Пока мы не станем разговаривать на своей земле только на мове, пока будем вести себя как диаспора, пока будем позволять лишним – неважно, какие они, Аваков или Саакашвили – руководить на нашей земле, порядка, мира и справедливости не будет. Надеюсь, что мы выиграем две эти войны – войну за отвоевание украинцами Украины и… Слава Украине!…

Музыканты на эмоциях вскочили со своих стульев и начали стоя играть на лютнях и гитарах что-то бравурное, маршевое, отчетливо напоминающее Wenn die Soldaten.

– Україна первише всього! – заорали музыканты со сцены, и этот клич слился в могучее: «Слава!», которое, в свою очередь, преобразилось в звонкое «Хайль!», эхом прокатившееся по залу от стены до стены.

Скажи я хоть слово по-русски, меня бы немедленно, думаю, забили бы этими самыми лютнями и гитарами.

Я не стал дожидаться перерыва, выключил камеру, быстро сложил штатив и удалился прочь, с максимально озабоченным видом поглядывая на часы.

Глава третья

Посещение Дома учителя мне очень не понравилось. Было ясно, что я совершаю ошибку за ошибкой, и все это кончится быстрее, чем я предполагаю. Не видать Алене Григорьевне моих денег даже за две недели, если я тут буду так глупо ошибаться.

Для начала мне следовало действительно купить выносной микрофон – ведь если я работаю для радио, хоть бы и болгарского, хороший звук для меня должен быть обязателен.

Но даже эта задача оказалась непростой – среди множества специализированных магазинов, торгующих в Киеве подобной техникой, две трети оказались закрыты. На витринах у них висели разнообразной формы, но одинакового содержания таблички: «Аренда».

Наконец, в каком-то крупном торговом центре я нашел приличный радиомикрофон, но он стоил совершенно безумных денег, которые я был не готов платить даже ради такого важного дела, как убедительная легенда. Кончилось все тем, что я купил двадцатиметровый шнур и обычный микрофон на подставке. На подставку для микрофона с двух сторон наклеил распечатанные загодя логотипы радио «Авторевю», еще один лого приспособил на саму камеру. С учетом удостоверения на болгарском и английском языках, висевшего у меня на шее, я теперь ничуть не напоминал ненавистного аборигенам москаля, и это меня немного успокаивало.

Все время, пока я бродил по киевским магазинам, мне не давала покоя одна мысль. Как так может быть, что подавляющее большинство простых людей в частных разговорах со мной убедительно говорят о том, что не хотят разрыва с Россией, но при этом политики, которых эти люди, якобы, выбрали, яростно требуют не просто разрыва отношений, а полноценной войны с Россией?

Это выглядело какой-то шизофренией, раздвоением национального сознания. Добавляло красок в эту шизофрению и другое обстоятельство – по телевизору и на официальных мероприятиях все говорили строго на украинском языке или на суржике. При этом в частных беседах повсюду – на работе, в магазине, в кафе – все без исключения говорили на русском.

Это был какой-то театр, где все актеры старательно играли свои роли, но перед кем они так старались, я еще не понимал.