Наш Декамерон

- Итак, о любви жены к мужу… - начал волнующий мужской баритон.

О ЛЮБВИ ЖЕНЫ К МУЖУ
Однажды ночью, в конце пятидесятых, мы здорово выпили с другом. Естественно, надо было добавить, но рестораны в этот час уже закрыты. Куда ехать? Ясное дело, на вокзал к таксистам: у них всегда водка. И вот тогда-то мой друг сказал:

- На хрена нам на вокзал? Айда к Вальке! (Имена я, естественно, заменяю.)

Приехали в какой-то переулок, входим в какую-то квартиру. Вижу: идет типичная пирушка торговых работников. В центре - красивая дебелая бабища, справа от нее - аккордеонист, слева - юркая, худая, некрасивая, большеглазая. Но через пять минут я понял: некрасивая да большеглазая держит стол, она здесь главная.

Это и была Валька.
Ну, сначала поддали мы с другом, а потом я уже совсем осмотрелся, огляделся. Гляжу: на стенах развешана куча удивительнейших фотографий. На одной - сам Вождь и Учитель. Причем без кителя, в одной рубашке, с детьми в самой неофициальной обстановке. На другой - опять Вождь и Учитель! И тоже чуть ли не в пижаме! Нигде никогда я не видел таких его фотографий.
Под утро выметаемся мы с другом ситным на улицу, а Галька… пардон, Валька… в дверях машет и орет моему корешу:

- Вот этого всегда приводи!

То есть меня: значит, понравился я ей.
Идем в весеннем рассвете. Спрашиваю корешка:

- Кто такая будет эта Валька?

А он только смеется:

- Это и есть главная Васькина женщина.

Все мы тогда знали, кто такой Васька. Отец и Учитель у нас был один, и сын Васька у Отца и Учителя тоже был один.

Короче, узнаю я Валькин телефон у друга моего - и на следующий же день к Вальке снова. И опять - веселье, аккордеон. Ну-с, далее пропускаю…

Но одну историю, которую она мне тогда рассказала (правда или нет, уж не знаю - дело пьяное), короче, вот эту самую историю, как я слыхал, так и перескажу.

Значит, Вальке слово.
"Васька любил меня одну. Все эти его актерки, пловчихи, певицы - тьфу! (Она сказала другое слово.) И что б ни случилось, с кем бы он ни был - все равно ко мне возвращался. Стучит посереди ночи:

- Открой! Открой! Арестую! Открой! Убью! Открой, миленькая лапочка! Открой, сука!

И ведь открывала! Кто был - тех выгоняла, а ему открывала, черту рыжему.
И вот как-то, году в сорок пятом, как раз кончалась война, - стук в дверь. Открываю: стоит летчик знакомый - назовем его Иван Петров. Красавец, герой, полковник. Говорит:

- Велено доставить тебя в Германию к хозяину.

Я говорю:

- Когда собираться?

Он:

- Сейчас же.

И ведь вся заволновалась! Ах он, сволочь рыжая, а все ж таки муж. Потому что только его я мужем своим и считала. Но гляжу я на Петрова, а Петров - высокий, ладный, в орденах и все при нем. Я и говорю Петрову:

- Хрен с ним, пусть подождет рыжий, мы ведь с тобой, Петров, сколько не виделись?

- Да ведь нельзя: хозяин!

- Ничего, придумаешь что-нибудь.

И провели мы с Петровым вот такую ночь!
Утром собираюсь - и летим мы к рыжему. Подлетаем, кажется, к Кенигсбергу. И говорю я Петрову:

- Вань, тут Жорик Семенов служит…

- Точно так, эскадрилья теперь у него.

- Вань, - говорю я, - тыщу лет я не видела Жорика. Христом-Богом прошу, посади самолет!

- Да как же?..

- А ты придумай что-нибудь, а, Вань? Ведь Жорик - свой парень.

И Ванька тоже был свой парень. Связались мы по рации, сели у Жорика. Ну, провела я у Жорика вот такую ночь!

А на прощанье Жорик и спрашивает:

- Ты у своего часто бываешь?

- Ой, часто.

- Когда тебя твой назад отправляет, кто тебя сопровождает?

Я говорю:

- Звено.

- Ясно, - говорит Жорик. - Тогда я даю тебе два звена.