Заинтересовавшись ролью игры в отношениях между людьми и другими животными, я позвонил Стюарту Брауну – психиатру, клиническому исследователю и основателю Национального института игр. Браун годами наблюдал за играющими животными. Некоторое время он также тесно сотрудничал с Национальным географическим обществом и приматологом Джейн Гудолл. «Два года я гонялся за животными по всему миру», – сказал он. Но его погоня была больше связана с людьми, чем с животными. Пока мы разговаривали, он сидел в своем кабинете: «Мой дом на дереве прямо сейчас у меня над головой. В ней стоит двуспальная кровать, световые люки, витражное окно. Там наверху шумно, потому что каждый раз, когда дует ветер, дерево скрипит».
Как и следовало ожидать, когда внуки Брауна были маленькими, он много времени проводил в доме на дереве: «Мы ходили туда рассказывать истории». Там он репетировал рассказы, которые потом излагал ученикам.
– По своей природе человек – это «лабрадор-ретривер от приматов», – сказал он. Он сказал это в хорошем смысле. Сейчас, когда наше общество все сильнее страдает от стресса, многим из нас необходимо напомнить о том, что нужно больше играть и заново научиться этому. Возможно, именно поэтому можно увидеть так много людей, держащих в доме лабрадоров-ретриверов и гуляющих с ними в парках.
Глядя на схему Брауна, я подумал, что каждое отмеченное качество может быть применено к большинству наших контактов или отношений с другими людьми – хотя, конечно, некоторые из этих контактов не являются добровольными или желанными. Он утверждает, что исследования показывают: с эволюционной точки зрения игра является биологической необходимостью для поддержания здоровья и «силы, которые инициируют игру, исходят из древних центров, отвечающих за выживание мозга – ствола мозга – где также заложены другие сохраненные древние способности к выживанию». Браун предупреждает, что все подобные определения и схемы не отражают ощущения, возникающие во время игры. Выбросить эмоции за пределы научного исследования, по его мнению, – «то же самое, что устроить званый обед и подавать к столу фотографии еды».
Браун – медик-исследователь, профессионально занимающийся эволюционным наследием. «Наше единство с родственниками-животными, наш союз с природой, наша ДНК – все это восходит к растительной жизни, мы взаимосвязаны». И эта взаимосвязь – особенно если к ней применить воображение – продолжает формировать нас, причем не только в далеком будущем, но и прямо сейчас. «Опять же, я не знаю: то, что происходит между вами и животным, является проекцией, или чем-то физическим, или, возможно, духовным. Но неважно, что я этого не знаю. Есть некое явление, которое кажется положительным». Первобытная игра может активировать это формирование.
Игра – это форма магического воздействия, которое выводит нас за пределы собственного «я», дает более глубокое понимание другого существа, более развернутый опыт. А когда мы возвращаемся внутрь себя, возможно, дарует нам даже большую мудрость. Критический антропоморфизм – «влезание в змеиную шкуру», как выразились биологи Хесус Ривас и Гордон Бургхардт, – это форма игры и рассказывания историй.
В этот момент разговора Браун спросил меня, какие рассказы о встречах с другими животными я собрал, общаясь с другими людьми. Я поделился некоторыми из них, включая мою собственную встречу с беркутами на берегу озера. И объяснил, какие темы, по моему мнению, присутствовали в большинстве этих историй, включая «среду обитания сердца».