Наш добрый друг

Пропадет ни за понюшку табаку наш друг, и это нарушило радость оттого, что провалился замысел врага застигнуть нас врасплох, сорвали их замысел захватить у нас «языка».

Блеклая пелена дыма стлалась по балке, и трудно было Разглядеть, что там впереди. Видно, и немцам, сидевшим По ту сторону и ведущим беспорядочный огонь, не ясно было, что произошло с их разведчиками, ждали – может, все же вернутся, уцелеют.

Мы поймали на себе сердитый взгляд Самохина. Этот взгляд как бы означал: «Что ж вы, друзья мои, натворили? И дело сорвали, и Джульку потеряли. Эх, шляпы, бить вас некому!»

Да мы сами укоряли себя мысленно, сами понимали, что попали впросак.

Мы всматривались в балку, подернутую дымком. Звали Джульку, но ей, видно, было не до нас, а может, уже погибла. Время шло медленно. Томило ожидание. Минуты тянулись, как вечность.

Над головой чуть расступились тучи, и на какое-то мгновенье вынырнул краешек месяца, осветив балку. В тусклом сиянии мы заметили нашу Джульку. Выбиваясь из сил, она тащила в нашу сторону немца.

Да, сомнений уже не было. Она!

Вот она выпустила жертву из цепких своих клыков, чтобы, видно, перевести дыхание, и тут же снова набросилась на него.

Спросив разрешения у Самохина, Васо и Шика стремглав выскочили из траншеи и быстро поползли в ту сторону, прижимаясь к земле, чтобы пули не задели. Немец, едва живой, тяжело дышал, с ужасом посматривая на собаку. Ребята потормошили пленника – будет ли с него толк, стоит ли его потащить к траншее – и решили; что можно будет его привести в чувство.

Схватив цепкими руками за шиворот куртки, ребята поползли к траншее, потащив за собой немца.

Джулька, постояв несколько секунд на месте, поглядев на хозяев, побежала следом.

Через несколько минут Васо и Шика добрались к траншее, втащили немца и облегченно вздохнули.

Вокруг еще свистели пули, но ребята уже были у себя под надежным прикрытием матушки-земли.

Джулька тут же, обессиленная, свалилась на плащ-палатку.

Кто-то из солдат поднес ей банку с водой, и она жадно стала пить, приходя медленно в себя, затем стала дышать ровнее, облизывать рану.

Мы смотрели на нее, измученную, окровавленную, а санитар стал ее ощупывать, желая обнаружить место, откуда сочилась кровь. Он занялся нашим бесстрашным другом, а остальные окружили чуть живого немца.

Самохин осветил фонариком пленного и увидел на изодранной куртке знаки фельдфебеля, толкнул его ногой и обернулся к Джульке:

– Что ж ты, милая, натворила? Не могла уже притащить живого? На кой бес нам эта дохлятина? Приволокла бы сюда нам живого, мы бы тебя поблагодарили!

Сделав шаг к собаке и увидав, как она тяжко дышит, ранена, опустился на корточки, придвинув ближе к ней банку с водой.

– Пей, дорогуша, хоть дисциплину нарушила, без приказа бросилась в бой, но придется на этот раз тебя простить. – И нежно погладил по окровавленной шерсти: – Ты уж гляди за ней, санинструктор, приведи в полный порядок…

А сам подошел к немцу, нагнулся над ним, прислушался.

– Дышит, товарищ взводный! – махнул рукой дядя Леонтий, дымя цигаркой. – Черт его не возьмет! Здоровый как бык. Очухается скоро.

И в самом деле, через несколько минут фельдфебель открыл мутные, залитые кровью глаза, что-то стал мямлить.

– А ну, Профессор, подойди поближе, переведи, что этот молодчик брешет… – кинул Самохин.

– Так он же без сознания. А ну-ка, ребята, – сказал Ашот, – откройте форточки, нечем дышать… Гад испортил начисто воздух…

Он снял баклажку, откупорил ее и хлюпнул немного воды на немца.

– Скорее проснись, не придуривайся!

– Брызни еще немного! – кинул Шика Маргулис. – Кажется, жив…

– Да, хорошо Джулька его обработала. На всю жизнь запомнит, – добавил Васо. – Вот это у нас «санитар» – настоящий! Ну и Джулька!

Саша Филькин опустился на колени возле немца, приложил ухо к его изодранной Джулькиными зубами груди и поднялся:

– Жив, сволота, жив, мои дорогие, мои славные синьоры. Сам черт его не возьмет!

Санитар стал хлестать фельдфебеля по щекам, приводить его в чувство. Приподнял, прислонил к стенке, поднес к его губам консервную банку с водой.

– Пей, пей! Гут пей! – сказал Самохин, глядя на оживающего фельдфебеля. – Пей! Нам нужен живой фриц, а не дохлятина. «Язык» нам нужен до зарезу. Понял?

– Гут… гут… – промычал немец и стал жадно пить из банки воду.

Санитар и Саша Филькин приводили немца в божеский вид. Они вытерли тряпкой кровь с лица, причесали его взлохмаченные, грязные патлы, кое-как перевязали, помыли и сделали его немного похожим на человека.

Надо сказать, что мы еще никогда так не старались, как в те минуты, спасти немца. Взводный по телефону передал комбату о нашем неожиданном трофее, а тог передал выше, и стали звонить телефоны: начальства требовало чем поскорее доставить пленного в штаб, только живого, целого. Не приведи бог, если тот отдаст черту душу. А воинам взвода объявлялась благодарность за то, что захватили фельдфебеля.

Самохин все это выслушал с улыбкой, не зная, как быть: рассказать начальству о фельдфебеле, поведать всю правду, как к ним попал этот эсэсовец, или лучше умолчать?