Наш друг - грампластинка

Номера пластинок по этой системе указаны на этикетке, например: 11-242 А на одной стороне диска и 11-242 В на другой. Но ориентироваться на них не следует. Ниже этикетки, прямо на массе пластинки даны матричные номера записи. Только они точно указывают на последовательность выполнения записей.

Патриарх киевских коллекционеров

Не раз слышал я от своих друзей и знал из прессы о том, что в Киеве на улице Степана Халтурина (бывшей Паньковской) живет знаменитый коллекционер Сергей Николаевич Оголевец, у которого, будто бы лучшая в Киеве коллекция граммофонных пластинок, а сам он — непревзойденный знаток истории отечественного граммофона. Так как и пластинки, и особенно история граммофона были предметами моего страстного увлечения, я во что бы то ни стало решил с ним познакомиться.

И вот в один из летних дней 1968 года отправляюсь в гости к Сергею Николаевичу. В кармане у меня записка с адресом: Паньковская, 10, квартира 7.

На входных дверях коммунальной квартиры № 7 было написано: "С. Н. Оголевец — стучать 1 раз". Я стукнул. Дверь открыла красивая пожилая женщина и, ни о чем не спрашивая, провела меня в комнату, где за большим, покрытым клеенкой столом, сидели два человека. Они вопросительно посмотрели на меня. Я поздоровался.

Один из сидевших, в аккуратной черной шапочке на голове, спросил:

— А вы, молодой человек, из какой будете оперы?

— "Я тот, которого никто не любит…", — нашелся я и представился.

— Хоть на Демона вы нисколько не похожи, но все равно садитесь. Рассказывайте, что привело вас сюда.

Я рассказал о своей небольшой еще коллекции пластинок, о поисках материалов по истории отечественной грамзаписи и честно признался, что надеюсь здесь что-нибудь раздобыть для пополнения своей фонотеки.

Сидевшие за столом переглянулись.

— Кажется, того же поля ягода! — смеясь сказал второй. — Честь имею представиться: Аполлон, друг детства.

— Сергей Николаевич Оголевец, прирожденный филофонист и шаляпинист.

Мы разговорились. Оказалось, что мы отлично понимаем друг друга, идем сходными путями, оба составляем сводный каталог пластинок фирмы "Граммофон" с той лишь "незначительной" разницей, что я занимался этим делом всего несколько лет, а Сергей Николаевич еще с довоенных времен.

Так 20 лет назад началась наша дружба, которая прервалась лишь со смертью Сергея Николаевича в 1985 году.

Во дворе дома № 10 по улице Паньковской, куда выходило одно из окон квартиры семьи Оголевец, стоял флигель. Там обитал помощник пробирера Окружного Пробирного управления некий Лепковский. У него был граммофон, и нередко по вечерам из открытых окон флигеля доносились заманчивые звуки музыки и голоса знаменитых артистов.

Как зачарованный, стоял Сережа у окна и мечтал о том времени, когда он наконец вырастет и тоже купит себе граммофон и много-много самых лучших пластинок.

Его отчим, человек хотя и расчетливый, но добрый, видя страстное увлечение мальчика, сумел выкроить из скромного семейного бюджета необходимую сумму. Втайне от всех он сходил в магазин Генриха Индржишека на Крещатике и оплатил покупку, но договорился, что доставят ее домой лишь вечером. И вот, когда уже стемнело и в комнатах зажгли свечи, неожиданно появился посыльный и вручил Сереже подарок от "неизвестного" — граммофон и к нему пять пластинок.

Радости не было предела. Вновь и вновь заводился граммофон, и каждая пластинка прослушивалась много раз. Было это в 1914 году. С этого вечера и началась многолетняя коллекционерская деятельность Сергея Николаевича Оголевца.

Долгие годы собирал он свою знаменитую коллекцию. Нередко, чтобы приобрести понравившуюся пластинку, приходилось отказывать себе даже в самом необходимом. Вот как об одном таком случае рассказывал сам Сергей Николаевич.

"В один из сереньких голодных дней 1920 года мать дала мне все имеющиеся у нее деньги — красную "керенку" (сорок рублей) и послала меня на Подол, чтобы я там, на Житием базаре, купил что-нибудь съестное.

Когда я пришел на базар, ноги сами понесли меня к ларькам и столикам с граммофонами. Один из знакомых "граммофонщиков" поманил меня к себе и, таинственно подмигнув, сказал, что у него есть для меня нечто совсем особенное, но что стоит оно дорого — целых сорок рублей.

Этим "нечто" оказалась пластинка знаменитого Карузо с неаполитанской песней "Не светится оконце". Я ответил, что хотя у меня этой пластинки нет, но думаю, что и половины названной суммы будет вполне достаточно.

— А вы ее слушали? — спросил он. — Нет? Ну так то-то же. Иначе вы отдали бы за нее не сорок, а все восемьдесят рублей. Поверьте мне, это же изумительная вещь! Будете благодарить меня всю жизнь!

И я поверил… Домой я принес большую новенькую пластинку великого Карузо и поставил ее на диск граммофона. Карузо пел, а мы — моя мать, брат и я — плакали. Плакали и от голода и от божественного пения, от песни, прекрасней которой я никогда прежде не слышал…"