Вот они, здешние леса у верховья Медведицы, за сутки ни пройти, ни проехать. Столетние сосны и ели — клади в стену любого дома, выстругивай матицы, наводи стропила, решети верх. Режь от комля и забивай в реку сваи. Ладь на сваи мостовины и поезжай с любым грузом. А шумливая на ветру береза по окрайкам там и сям приукрашивает сосново-еловый бор.
Увидев на прогалине малолеток, Михаил Иванович пугает:
— Показывайте, где грибов столько набрали, а то отниму!
Но ребята не из пугливых. Щелкая молодыми зубами орехи, они весело отзываются:
— По всему лесу, Михаил Иванович. Ходите за нами, не прогадаете. Да не отставайте, а то заблудитесь. Уйдете к Рудмышке. Начнутся болотины. А в тех болотинах вода ржавая. Это с края, а подальше и вовсе трясина.
Не знают ребята, что Михаил Иванович, будучи вот таким же проворным да быстрым, в посконной рубахе, босиком, исходил все здешние леса и перелески. Сколь раз бывал и за Рудмышкой. И штаны носил, обитые внизу до бахромы. И кровяные ссадины не сходили на ногах и руках, а на губах простудные болячки. Не многие из его сверстников отваживались переходить болотины с ржавой водой, а он — сын плотника Калиныча, опираясь на колышек, прыг-скок, с кочки на кочку, и переходил. Никто больше его не приносил домой грибов и орехов. Только вот тогда не пестрило у него в глазах, а сейчас пестрит. Чем больше вокруг осенней желтизны, тем больше пестрит. Хорошо, что у красноголовиков пристанище в молодых осинках, а подберезовики растут семейками на прокошенных полянках. Ну да ведь не в грибах дело!
Бродя по лесу, Михаил Иванович любуется поредевшими кронами белостволых берез, слушает птиц и не перестает обдумывать свои многочисленные важные государственные дела. Ходит и не замечает он, что шумливая детвора хозяйничает в его корзине.
— Белый у вас перестоек, Михаил Иванович. Много таких по окрайкам, да мы не снимаем.
— Ну что ж, что перестоек. Этот гриб боровик всем грибам полковик… Вот чего вы не знаете.
— Какой же он полковик: старый да червивый! — смеются малолетки.
— Разве червивый? Глядел я на него в четыре глаза, а не признал.
— Ножом троньте его с корня.
— Вот разве что ножом.
Михаил Иванович садится на низко срезанный пенек. В окружении детворы достает из жилетного кармана складешок, который всегда с ним, перебирает грибы.
Высоко над лесом, курлыкая, клином проплыл табунок журавлей. Росяные капли на багряных листьях подсохли. От малейшего ветерка все гуще устилаются тропы и дорожки. Заиграли солнечные блики на земле. Грибы как будто попрятались: ищи не ищи — нет их. Пора домой.
Мужики и парни собрались за околицей у реки на лавах — летних мостиках, куда сходятся все стежки-дорожки. Раскуривают цигарки. Ждут.
Михаил Иванович, веселый, помолодевший, угощает их папиросами и сам закуривает. Ребят просит отнести его корзину домой.
— Да скажите, чтобы зажарили грибы. Я тут и расправлюсь с полковиками.
…За разговорами с односельчанами грибы забыты. Поджарены они в сметане. Остыли. Вновь сковородку ставят на огонь. И только к полудню Михаил Иванович, потирая от удовольствия руки, садится за стол.
— Прошу прощения! Заговорился со старыми друзьями.
— Прощаем, — отвечают домашние, — прощаем потому, что хороших грибов набрал: белые да все молоденькие.
Михаил Иванович пристально разглядывает грибы на вилке.
— Не мои грибы. Таких с моими глазами не насобирать.
— Корзину твою принесли ребята.
— Ну вот, они мне своих грибов и прибавили. Да так прибавили, что от моих полковиков ничего не осталось.
ПО МОРОЗЦУ
Известить Михаила Ивановича о том, что мать заболела, известили, а приезда его не ждали. Где в такую снежную метель добраться до Верхней Троицы? От Москвы свыше двухсот километров, да к тому же Председатель ВЦИК крайне занят.
Вот уже в который раз больную пришел проведать сосед Александр Моронов.
— Может, еще послать телеграмму, Мария Васильевна? — спросил он.
— Посылай не посылай, вряд ли он приедет. Пешком не сунешься и на лошадях по такому снегу не проехать, — печалилась хозяйка дома.
Мело четвертые сутки. По краю деревни, у прясел и огородов выстроились косогоры. А ветер, гуляя по полям и гумнам, все усиливался. Но как ни лютовал ветер, как ни слепила глаза метель, Михаил Иванович приехал. Добрался на аэросанях.
Машина эта, окутанная облаком снежной пыли, появилась на улице, как упавшая с неба огромная птица. В башлыках, в валенках с чужой ноги, в материных полушалках, нагрянули к дому Калининых ребята.
Михаил Иванович в шубе и ушанке приветствовал их. Сняв с поседевших усов ледышки, первому пожал руку соседу.
— Спасибо, мать мою не оставляете.
— Как можно больную оставлять? — ответил Моронов. — Погода-то задурила, чистый ад.
— Да уж, задурила. Кабы только мело, а то жжет и колет…
— Машина эта не уместится на вашем дворе, Михаил Иванович, ставьте на мой, — предложил сосед.
— Спасибо, — ответил Калинин.