Вечером награжденные, тщательно выбритые, в свежих подворотничках, сверкая надраенными пуговицами, пряжками поясов и начищенными сапогами, отправились в политотдел, где состоялось торжественное вручение правительственных наград. Часа через полтора награжденные возвратились. Скромно опуская глаза, они слегка косили ими на мерцающие на груди эмалью и серебром знаки.
Горбачев и Тараненко — начальники ведущих отделов редакции — были награждены орденом Красной Звезды. Станицын — медалью «За отвагу». Серегин и Данченко — медалью «За боевые заслуги». В редакции их ожидал сюрприз. В самой большой комнате были сдвинуты столы, прикрытые рулонной бумагой. На столах стояли тарелки с соленой капустой, огурцами и помидорами и в бутылках самая настоящая «московская» — наглядный пример того, на какую головокружительную высоту мог взлетать хозяйственный талант Анюта Бастанжиева.
«Банкет» открыл редактор. Он поздравил награжденных и сказал, что награды достойны не только те, кто получил ее, но и все работники редакции, но всех наградить сразу, понятно, невозможно, что он, редактор, рассматривает эти награды как высокую оценку работы всего редакционного коллектива и надеется, что и в будущем редакция не уронит своей чести.
От имени награжденных отвечал Станицын. Умел секретарь сказать задушевное слово. Вспомнил он весь трудный путь, пройденный редакцией вместе с армией, все испытания, которые ей пришлось перенести, и отметил, что в самые тяжелые минуты никто из редакции не падал духом. Не было в ней ни маловеров, ни нытиков, ни трусов. Вспомнил он все хорошее, что было сделано работниками редакции для украшения газеты. Оценил заслуги каждого: инициативность Сени Лимарева, работоспособность Тараненко, оперативность Серегина, трудолюбие Борисова… О каждом сказал теплое слово, и каждый подумал: «А в самом деле, работали как надо, в полную силу и даже немножко больше». В заключение Станицын заявил, что он гордится тем, что работает в таком дружном, боевом коллективе.
Может быть, его речь была несколько длинна для банкета, но, выслушав ее, никто не посетовал. Возможно, что Станицына и покачали бы, но этому помешали вес оратора, низкий потолок, а также столы, разделявшие журналистов.
— Ну, что ж, выпьем, старик, — сказал Тараненко, чокаясь с Серегиным, сидевшим рядом. — Еще раз поздравляю тебя.
— И тебя также, — ответил Серегин и, посмотрев на грудь Тараненко, со вздохом добавил: — Все-таки орден лучше. Но… «я не гордый, я согласен на медаль».
— Будет тебе и орден, — утешил Тараненко.
За столом меж тем запели. Слова были к месту:
Густой баритон Станицына покрывал остальные голоса. Размахивая пустым стаканом, он оглушительно проревел:
И долго тянул «го-о-о-о-од», как бы давая понять, что срок действительно немалый.
По выражению его лица легко можно было догадаться, что ответственный секретарь — воплощение аккуратности и порядка — в данный момент воображает себя этакой забубенной головушкой, этаким старым газетным волком, который пьет только неразбавленный спирт и рыщет под бомбами и пулями в поисках материала.
Серегин пел с энтузиазмом, Тараненко как бы стесняясь, Борисов басил, Сеня Лимарев заливался соловьем. Даже Горбачев, страдающий полным отсутствием слуха, и тот старательно подтягивал с озабоченным и деловым видом. Спели «Землянку», «Ростов-город», «Днипро»…
Ой, Днипро-Днипро, должно быть и нам доведется испить твоей воды, прозрачной, как слеза! Какими только путями мы пойдем к тебе? И этот вопрос, уже несколько дней волновавший коллектив, был задан за столом. Редактор, наверно, знал, но он ушел после первой стопки.
— Отдел информации все должен знать, — закричал Данченко. — Ну-ка, Сеня, отвечай, куда нас пошлют?
Лимарев тонко улыбнулся.
— Все, конечно, понимают, что это — военная тайна, — сказал он. — Поэтому нам и не сообщают дальнейшее направление. Но сегодня я заходил в штаб — сдать кубанские карты и узнать, когда можно будет получить новые. Сказали — завтра. А какие, спрашиваю, будете выдавать карты? Как, говорят, какие? Конечно, крымские!
— Значит, даешь Крым! — закричал Данченко. — Только бы скорей, а то бархатный сезон закончится.
— Туда, брат, еще доплыть надо, — сказал Лимарев.
В темноте угадывалось море. Оно беспокойно ворочалось и вздыхало. От причала доносился плеск, изредка звякала цепь и глухо ударялись бортами лодки. Ожидали десантных барж. Их должны были пригнать из укромных мест, не привлекающих внимания вражеской авиации.