Лес, минуту назад еще цепеневший в сонном молчании, клокотал звуками боя. Глухие разрывы мин, пулеметные и автоматные очереди, визг осколков и свист пуль сливались для неопытного уха Серегина в один грозный гул. Он бежал изо всех сил, стараясь не отставать от гвардии лейтенанта, и также размахивал пистолетом. Отчаянно стучавшие немецкие автоматы вдруг стали захлебываться, бойцы впереди закричали «ура». Гвардии лейтенант прыгнул в немецкую траншею, где уже шла рукопашная схватка. Серегин свалился туда же и почти натолкнулся та немца. Враг стоял, прижавшись к стенке траншеи. Зубы его были оскалены, он в упор смотрел на Серегина и шарил левой рукой под автоматом, меняя обойму. Серегин поднял пистолет, но не успел нажать курок: из-за поворота траншеи стегнула автоматная очередь. Немец выронил обойму и упал, будто кланяясь в ноги корреспонденту. Серегин перепрыгнул через труп и побежал по траншее дальше. Впереди он увидел широкую спину Зарубина.
— Кузин! Кузин! — кричал гвардии лейтенант. — Гранатами по ходу сообщения! Вперед!
Раздались взрывы гранат. Зарубин удовлетворенно кивнул головой.
— Успех? — спросил Серегин.
— Это еще полдела, — возбужденно ответил Зарубин. — Самый твердый орешек впереди. Ах, как плохо без артиллерии!
Орудия, которые успели подтянуть после того как подмерзли дороги, работали на участке соседнего батальона.
Очистив траншеи боевого охранения, рота двинулась дальше, но была встречена ожесточенным пулеметным огнем. «Орешком», о котором говорил гвардии лейтенант, оказалась укрепленная вершина с круговой системой траншей и дзотов. Все минометы полка били по этой вершине, но их навесной огонь не мог подавить дзоты. Только из пушки можно было бы ударить прямой наводкой в их злобно прищуренные амбразуры. Одну из этих амбразур, падая, увидел перед собой Серегин.
Инстинктивно он спрятал голову за ствол дерева и едва успел прижаться разгоряченной щекой к земле, пахнущей прелыми листьями и снегом, как над головой раздались два резких удара — чок-чок — и на лицо брызнула сорванная пулями кора. Пулеметчик методически простреливал полосу, на которой наступала рота.
Неподалеку от себя Серегин увидел усатого бойца. Он лежал, раскинув руки, уткнувшись лицом в землю. Из-за его неестественно белого уха медленно сползала темная струйка. Серегин обратил внимание на второго бойца, лежавшего ближе к дзоту. Когда свинцовая струя удалялась, боец рывком подтягивался вперед и тотчас опять прижимался к земле. Вдруг он сделал очень озабоченное лицо, поднялся на колени и швырнул противотанковую гранату. После того как она гулко разорвалась, стало так тихо, что слышен был топот ног и тяжелое дыхание бойцов, бежавших к дзоту. Траншеи молчали. Они были покинуты немцами раньше, а дзоты только прикрывали отход.
— Эй, фрицы, выходите! — крикнул боец в черную нору, ведшую в дзот.
В ответ раздалась автоматная очередь.
— А-а-а, так, гады! — крикнул солдат и метнул гранату.
Бой между-тем гремел уже где-то впереди. Очевидно, пока рота Зарубина разгрызала «орешек», части, наступавшие по склонам и ущелью, продвинулись вперед. Это, наверно, и заставило немцев покинуть укрепленную вершину.
Серегин вложил в кобуру пистолет и вынул блокнот. Он узнал и записал фамилию бойца, который швырнул в дзот гранату.
Гвардии лейтенант, подсчитав потери, повел роту под гору, где командир батальона собирал свои силы после боя за вершину. Замполит с забинтованной головой, на которой капелюха, ставшая маленькой, сидела неожиданно ухарски — набекрень, пытался было отослать Серегина к замполиту полка, которому он только что отправил политдонесение, но, узнав, что корреспондент был все время в седьмой роте, сам стал расспрашивать его, а потом рассказал, как дрались другие роты батальона. При этом он несколько раз применил выражение «как вы сами видели», что было очень приятно корреспонденту. Записывая факты и фамилии, Серегин с удовольствием подумал, что ведь это был последний бой за вершину в горно-лесистой местности.
Побеседовав с замполитом, Серегин увидел минометчиков, которые торопливо несли свое тяжелое вооружение, догоняя ушедшую вперед пехоту. Он докинул батальон, чтобы хоть на ходу поговорить с их командиром. Потом встретил раненого лейтенанта и спросил, когда он ранен и что происходит впереди. Лейтенант сказал, что немцы откатываются и, вероятно, бой идет уже в станице Подгорной.
Когда Серегин вошел в станицу, бой уже затих. Лишь изредка в отдалении раздавались отдельные винтовочные выстрелы. На улицах было пустынно, но над трубами вились веселые дымки. Уловив занесенный откуда-то ветерком вкусный запах, корреспондент вспомнил, что еще ничего не ел, и почувствовал смертельный голод.