Наш корреспондент

— Армавир немцы заняли. А моя семья туда эвакуировалась, — совсем тихо говорит Колесников.

Молчание. Потом Колесников торопливо продолжает:

— Как подумаю, что они там переживают, — душа горит. А мы тут во втором эшелоне. Порой кажется, будто и войны нет… Я бумагу режу, а там люди жизнь отдают.

Он произносит это с такой силой и такой болью, что у Серегина по спине, пробегают мурашки.

— Так, — отрывисто говорит Горбачев, — ходатайство ваше я поддерживать не буду и рапорт подавать не советую. Мы тоже воюем… Наше дело очень важное… А когда потребуется — возьмут на передовую и вас, и меня, и батальонного комиссара. А пока надо стоять на своем посту.

— Товарищ старший политрук!

— Думаете, вам одному сейчас так тяжело? — мягко спрашивает Горбачев.

Опять молчание.

— Докуда ж он дойдет? — спрашивает Колесников, и в его голосе слышится тревога не только за свою семью.

— Трудно на это ответить, — негромко говорит Горбачев. — Одно только могу сказать твердо: куда бы он ни дошел — долго на нашей земле не пробудет… Выгоним! Помните, что Сталин сказал?

— Помню.

— А с семьей вашей, надо надеяться, все будет благополучно.

Помолчав, Горбачев добавляет:

— У меня тоже старики остались в Таганроге. Никаких известий не имею.

Долгая, тяжелая пауза. Потом Колесников сдавленно спрашивает:

— Разрешите итти, товарищ старший политрук?

И, получив разрешение, уходит. А Горбачев еще стоит и, пытаясь закурить папироску, долго чиркает кресалом и никак не может высечь искру.

4

Когда Серегин вошел в редакцию, верстка уже была в разгаре. Отражая свет двухсотсвечовой лампочки, над талером сияла глянцевитая лысина верстальщика Кучугуры.

Газету читает каждый. Она для советского человека все равно, что хлеб. Однако все знают, что хлеб печет пекарь, но мало кому известно, что газету делает метранпаж, или, по-русски, верстальщик. Есть большие типографии, оборудованные по последнему слову техники, где набор производится на сложных машинах, где мощные ротации, шумя горячим ураганным ветром, разматывают бесконечные рулоны бумаги и выдают в час десятки тысяч экземпляров аккуратно сложенных газет. И есть еще типографии, где газета, величиной с носовой платок, печатается на стареньком станке, который крутят ногой, как швейную машинку. Но все равно и та и другая газеты сверстаны руками метранпажей. Это они поставили на свои места заметки и статьи, и клише, и заголовки, и линейки, для прочности пристукнули их широкой деревянной шляпкой типографского шила, без которого верстальщик немыслим так же, как сапожник без шила сапожного.

Обычно верстальщики отличаются самостоятельностью взглядов и склонны критиковать редакцию. Сочетая личный и общественный интерес, они стремятся закончить верстку в срок и даже досрочно, а поэтому резко отрицательно относятся к переверсткам и неточным макетам. Нерадивые секретари, составляющие приблизительные макеты, в душе побаиваются верстальщиков.

Газету «Звезда» верстал Федор Ильич Кучугура, сержант и старший наборщик. Под его началом находились второй верстальщик Никанор Сысоев и два наборщика: Сеня Балабанов и Ваня Клименко. У Кучугуры были седеющие кустистые брови, которые остряки советовали ему зачесывать наверх, чтобы скрыть лысину, утиный нос и очень подвижные тонкие губы, заставлявшие подозревать их обладателя в некотором-ехидстве.

Долгие годы командуя свинцовой армией букв, которые в его руках послушно строились в ряды, Кучугура привык очень вольно обращаться со словом: то заменит буквочку — так сказать, сделает опечатку, то приладит иное слово совсем будто не к месту и смотрит, что из этого получится. К счастью для Кучугуры и тех газет, которые он верстал, эта привычка проявлялась только в устной речи. В наборе он не позволял никаких отклонений от оригинала и был первоклассным мастером своего дела. Сейчас Кучугура правил корректуру: в пальцах левой руки у него было зажато десятка полтора литер, шилом он выдергивал из стоящего на талере набора ошибочно поставленную букву, вставлял на ее место нужную и шляпкой шила забивал ее до конца.

— Добрый вечер! — приветливо сказал Серегин. — Как с версткой?

— В общем и среднем, — ответил Кучугура, — верстка идет нормально. Однако на второй полосе имеются «хвостики».

— Это чепуха, — заявил Серегин, — давайте сокращу. — Почему-то он чувствовал необычный прилив энергии.

— Ника, — скомандовал Кучугура, — полосу товарищу дежурному!

Ника Сысоев расторопно стал делать оттиск.

У Ники крутой подбородок, вздернутый нос и русый хохолок на макушке. Когда он резиновым валиком накатывает на полосу краску, хохолок то валится набок, то снова становится торчком. Убедившись, что краска легла на весь набор ровным слоем, Ника аккуратно кладет на полосу лист влажной бумаги, покрывает его куском черного сатина и — тах-тах-тах-тах, — это звучит как пулеметная очередь, — быстро и размеренно шлепает по материи большой щеткой. Затем движением фокусника он снимает черную материю и осторожно отделяет бумагу от набора. Фокус удался — оттиск получился ясный и ровный.