Наш корреспондент

Потрясенные работники редакции обратились к автору очерка. Он снисходительно объяснил, что ему достаточно иметь фактическую основу, скелет. Остальное он дополняет с помощью творческой интуиции. По всем признакам, творческая интуиция была у приезжего необычайно мощной, так как писал он очень обильно и за короткий срок значительно опустошил скромный гонорарный фонд редакции. Между тем было замечено, что этот автор ни под каким видом не ездит туда, где один раз уже побывал, и старательно избегает вторичных встреч со своими героями. В редакционном коллективе поняли, что приезжий очеркист — просто беспардонный халтурщик. И в один прекрасный день шоколадное пальто и «бадейка» тихо отбыли в неизвестном направлении.

Серегин тогда же решил, что с интуицией надо быть сугубо осторожным.

9

— А вот и виртуоз факта, мастер информации, король репортажа! — воскликнул Незамаев.

Мастер информации торопливо спускался по тропе. Подойдя, он искательно улыбнулся Незамаеву, кивнул Серегину, бросил на траву шинель и достал из кармана платок. Зажав его в кулаке (так, что цвет платка остался неизвестным), он стал вытирать красное лицо и затылок.

— Невероятная жара! — пожаловался он, закончив эту операцию.

— Очень тонкое наблюдение, — согласился Незамаев, неохотно натягивая сапоги.

Серегин, как всегда при появлении Косина, внутренне ощетинился. В нем вызывали глубокое раздражение и вкрадчивый голос Косина, и его глаза, ускользающие от прямого взгляда собеседника, и походка, и манеры, — одним словом, все в Косине не нравилось Серегину, и, будучи прямолинейным в выражении своих чувств, он не всегда умел скрывать эту неприязнь. Он откровенно обрадовался, когда Незамаев уступил Косину место рядом с шофером, которое мог бы занять по старшинству, а сам полез вместе с Серегиным в кузов, на ветерок.

На крутом повороте лесной дороги корреспонденты остановили машину. Косин пробормотал что-то насчет артиллеристов и исчез, а Незамаев и Серегин, взяв свои полевые сумки, свернули по тропе направо и стали медленно подниматься на гору, поросшую густым дубняком и орешником. Почти беспрерывно трещали пулеметы, горное эхо разносило звуки стрельбы по всем ущельям, и потому трудно было определить, где стреляют.

Высокий, слегка сутуловатый Незамаев шел впереди.

До войны Незамаев работал доцентом в одном из институтов. Добровольно ушел на фронт. Был он человек вспыльчивый, острый, грубоватый, но, когда «отходил», становился молчаливым и стыдился своих резких выходок, подчас возмущавших товарищей.

Серегин шагал за Незамаевым, вслушивался в пулеметный грохот и жадно вдыхал горьковатый запах припаленных солнцем трав, в которых верещали беззаботные кузнечики. Подъем был тяжелый, крутой. Вскоре корреспонденты вынуждены были сделать привал.

Они присели в тени огромного, увитого папоротником камня. Незамаев протер залитые потом очки и протянул Серегину обшитую сукном трофейную флягу:

— Пей.

— А что это? — отодвинулся Серегин.

— Не водка, конечно. Чистейшая родниковая вода, в ущелье набрал.

Вытянув ноги, Серегин лег и закрыл глаза. Незамаев долго возился с флягой, потом тоже прилег и вздохнул, глядя в голубеющее небо.

— Да, брат, тяжкое это дело…

— Что?

— Война.

— Но ты, кажется, мог не итти на фронт, — Серегин открыл глаза, — мог эвакуироваться и делать свое дело в тылу.

— Да, мог, — Незамаев кивнул, — но не захотел.

— Почему?

— Потому что я, как и все другие, должен был защищать нашу землю. Ведь это, как бы тебе сказать… особая война… единственная… Она навсегда уничтожит все войны, убийства, ложь… Она, и только она, принесет людям мир… Об этом трудно говорить, но это понятно каждому из нас, потому что мы уже привыкли быть свободными людьми и привыкли уважать человека…

Незамаев приподнялся на локте.

— И знаешь, Миша, что я считаю в нашей жизни самым главным? — возбужденно сказал он.

— Что? — спросил Серегин.

— То, что мы знаем путь к человеческому счастью. Именно этот путь мы сейчас и защищаем — и ты, и я, и весь наш народ…

Он помолчал и взглянул на Серегина посветлевшими глазами:

— Так-то, брат мой. Поэтому я и на фронт пошел…

Отдохнув у камня, Серегин и Незамаев отправились дальше. Они поднялись на гребень горы, пересекли глубокое ущелье и вышли к командному пункту полка. Здесь им посоветовали побыть на высоте «307», которую обороняла рота лейтенанта Парамонова. Высота «307» прикрывала левый фланг «Черепахи», и немецкие гренадеры пытались захватить эту тактически важную позицию.

От КП полка они шли уже в сопровождении связного. Ясно ощущалась близость боя: горное эхо несло по ущельям частую дробь автоматов и пулеметов, сквозь которую можно было разобрать резкие звуки минных разрывов.

Два дюжих санитара пронесли вниз тяжело раненного бойца. Он лежал молча, откинув бессильную руку и глядя вверх мутными, запавшими глазами. Потом, мелькая среди дубовых стволов, пробежали солдаты с котелками, прошел коновод с рыжим жеребцом в поводу.